Череповца, Лотарёв, он же «гений» Игорь Северянин, выпевал, грассируя, стихи о будуаре тоскующей Нелли.

Потом он спохватился и начал петь жеманные стихи о войне, о том, что, если погибнет последний русский полководец, придет очередь и для него, Северянина, и тогда «ваш нежный, ваш единственный, я поведу вас на Берлин».

Сила жизни такова, что перемалывает самых фальшивых людей, если в них живет хотя бы капля поэзии. А в Северянине был ее непочатый край. С годами он начал сбрасывать с себя мишуру, голос его зазвучал чуть человечнее. В стихи его вошел чистый воздух наших полей, «ветер над раздольем нив», и изысканность кое-где сменилась лирической простотой: «Какою нежностью неизъяснимою, какой сердечностью осветозарено и олазорено лицо твое».

(Из книги «Повесть о жизни»)

АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ

Рукопись

Подайте искристого к баранине. Подайте счет. И для мисс — цветы. Подайте Игоря Северянина! Приносят выцветшие листы. Подайте родину тому ревнителю, что эти рукописи хранил. Давно повывелись в миру чернильницы, и нет лиловых навзрыд чернил. Подайте позднюю надежду памяти — как консервированную сирень, где и поныне блатные Бальмонты поют над сумерком деревень. Странна «поэзия российской пошлости», но нету повестей печальней сих, какими родина платила пошлины за вкус Тургеневых и Толстых. Поэт, стареющий в Териоках, на радость детям дремал, как Вий. Лицо — в морщинах, таких глубоких, что, усмехаясь, он мух давил… Поэт, спасибо за юность мамину, за чувство родины, за розы в гроб, за запоздалое подаяние, за эту исповедь — избави бог!

ЛЕВ ОЗЕРОВ

Из романа в стихах

* * * Что делать с Северяниным? Гремел Поболее чем Блок. И вот — так тихо. И у лица куда белей, чем мел — Багряная мохнатая гвоздика Сквозною раной. Отошли года. Поклонницы заметно постарели И разбрелись по свету — кто куда, — Забыты пасторали и рондели. Забыты котильоны, веера, Надушенные с вечера перчатки.