и жизни моей дорога однажды меня привела в обитель его, где тлеют воспоминаний свечи, под сень той эстонской мызы, где Муза его жила. Он думал в бессонные ночи: — Кто здесь обо мне расскажет? Кто здесь материнской любовью благословит мой прах? И с выдуманной королевой в придуманном им экипаже катил он, чтоб вымыслом скрасить тоску о родных краях… Разбились на кочках столетья ландо и кабриолеты, словесные стихли сраженья в сраженьях жестоких лет, погасли былые закаты, погасли былые рассветы, а старый поэт не умер, на то он и есть поэт!

СЕМЕН БОТВИННИК

«Был век и кровав и жесток…»

Был век и кровав и жесток, и жить оставалось не много, — а он все глядел на восток, куда уходила дорога — меж сосен и зябких осин,— где дали горели багряны, вдоль теплых эстонских низин, где серые плыли туманы, и стыли в туманах стога… В последнюю веря удачу, душою Невы берега он видел, и старые дачи, и город, где слава его пьяняща была и лукава… Уже ничего… Ничего… Уже ни здоровья, ни славы, уже ни любви, ни вина… Глядел он, скрывая усталость, туда, где Надежда одна и Родина,— все, что осталось…

КОНСТАНТИН ВАНШЕНКИН

«Соловьи монастырского сада…»

В сознании большинства Игорь Северянин имеет прочную репутацию стихотворца безвкусного, пошлого, бесцеремонного, позера с колоссальным самомнением, писавшего на потребу самой ничтожной публике. Все эти его поэзы об ажурной пене, пажах, ананасах в шампанском, каретах куртизанок и прочее наиболее запомнились.

О лилия ликеров — о Creme de Violette! Я выпил грез фиалок фиалковый фиал… Я приказал немедля подать кабриолет И сел на сером клене в атласный интервал…

Действительно, черт знает что. Роскошная жизнь. Пародия на изящное.

Популярность его была ошеломительна.

Однако ряд крупных поэтов всерьез интересовались Северяниным, приглядывались и прислушивались к его стиху, ритмам, словесным новшествам. Сомнений не было ни у кого — это по сути своей настоящий поэт, хотя он и ведет себя в литературе (т. е. пишет) как не настоящий.

Впрочем, в нем обнаруживалось и немало человечного. И не только в позднем. Трогательная тяга к К. Фофанову, забота о его судьбе. Некоторые стихи о природе.

А уж у позднего Северянина тем более. Он жил в буржуазной Эстонии, не желая сотрудничать в