Здесь в метро атмосфера уже была не уличная и не унылая. Помещение, по обе стороны которого шли облицованные серым мрамором колонны, хорошо освещалось.

Судя по схеме, мне переходить на другие станции не нужно, а выйти надо было на пятой остановке на станции «Чернышевская», наиболее ближней к моей квартире.

В это время подошел поезд, и я, подождав, когда прибывшие пассажиры выйдут из вагона, вошел внутрь.

Через некоторое время эскалатор вывез меня из чрева станции метро «Чернышевская», и я очутился опять в той же депрессивной и совсем не зимней погоде на проспекте Чернышевского. На улице было оживленно, и лишь это сглаживало унылость серого дня.

Далее, пешком я проследовал до улицы Кирочной, по которой и побрел не спеша, высматривая кафешки, где можно было перекусить. А пока шел, думал. В Питере живет мой бывший сослуживец и армейский друг Дмитрий Синицын. Он на три года моложе меня. Когда после института я был призван на службу в армию, он уже прослужил год. Меня, рядового солдата, определили в учебную роту для последующей службы в роте охраны одного секретного объекта, а он был в роте обеспечения и занимал должность санитарного инструктора в санчасти в звании младшего сержанта. Примерно через неделю службы я до крови стер ногу в неправильно замотанной портянке, в результате чего в рану попала грязь, и нога распухла как у слона. Меня, конечно, отправили к врачу в санчасть.

Врач, мужчина лет сорока пяти, в форменной одежде, поверх которой был надет белый халат, из-за чего я не мог определить его воинское звание, осмотрел ногу и пришел к выводу, что возвращаться с такой ногой в роту мне нельзя, позвал санинструктора и дал поручение ему обработать мою раздувшуюся ногу, приобретшую красно-синий устрашающий цвет, и поместить меня в одну из палат санчасти.

Санинструктор был грубоват и почти с ненавистью на лице обрабатывал мне ногу, потом нанес мазь Вишневского и туго забинтовал. Проделывая всю эту работу, он все время беспричинно окрикивал меня, мол, чтобы я так и сяк поворачивал ногу, стоял и не дергался. Потом хлопком руки скинул мою ногу с подставки, на которую я ставил ее для проведения процедур, и мрачным кивком головы приказал следовать за ним. Он поместил меня в палату для двух пациентов.

Последующие три недели я лежал в нашей санчасти, пил таблетки, а санитарный инструктор обрабатывал и бинтовал мне ногу. Вот за этот период мы с ним познакомились и даже стали друзьями. Началось все с того, что он узнал, что я не просто рядовой восемнадцатилетний боец, а двадцати двухлетний молодой человек с высшим образованием, и на службу я пришел не после школы, а, соответственно, после высшего учебного заведения. Потом мы во время одной из перевязок разговорились, и он узнал, что я помимо прочего на первом курсе прошел еще и медицинский учебный курс, на котором нам преподавали азы первичной медицинской помощи. После этого он окончательно сменил гнев на милость, встречал меня на процедуры доброжелательно, к концу первой недели уже сажал с собой в кухонном блоке завтракать, обедать и ужинать вместе, а с середины второй недели я стал помогать ему делать солдатам перевязки. На протяжении последующих полутора недель я настолько натренировался и показал себя с самой лучшей стороны, как способный начинающий медицинский работник первичного звена, что обо мне уже знали не только врачи санчасти, но и вышестоящей организации – военного госпиталя, откуда на прием солдат-пациентов приезжали военные врачи. Потом руководство решило оставить меня в санчасти в качестве санитара, и в свою учебную роту я после присяги и уже полностью вылечившись, больше не вернулся, остался в санчасти.

Продолжая раздумывать, я шел по улице Кирочной и продолжал выискивать какую-нибудь кафешку, хотелось все же разобраться с голодом, и увидел на противоположной стороне кафе «Виза», куда и направился. Внутри было тепло, и вкусно пахло едой. Не успел я занять свободный столик, каких здесь было в избытке, как рядом со мной очутился молодой официант, положивший передо мной меню. Долго я листать не стал и на красочной странице увидел творожную запеканку с изюмом, подозвал официанта и заказал запеканку и кофе «американо». А когда мне принесли, то с удовольствием стал поглощать вкусно приготовленный напиток и заедать его свежей творожной запеканкой, вновь погрузившись в мысли.

Около месяца мы отработали с Димой Синицыным в санчасти и в результате – подружились. Но затем наша совместная служба на медицинском поприще совершенно неожиданно завершилась. А дело было так. Как-то Дима отлучился из санчасти по своим делам, причем сделал это самовольно. Я знал, куда он пошел – в батальонный клуб культуры к своим друзьям, так же, как и он, служившим в роте обеспечения, но обслуживающим клуб. Они были по профессии и призванию художниками, поэтому им вменили в обязанности заниматься оформлением разных стендов, рисованием картинок, подготовкой досуговых солдатских мероприятий, показом фильмов по выходным. Дима ходил к ним часто и задерживался надолго. Так же было и в этот раз. Был вечер, и ничто не предвещало тяжелых последствий его временного ухода из расположения нашего маленького медицинского учреждения. Но как раз около семи часов в санчасть вздумалось зайти особисту батальона майору Чистову. Он вообще появлялся здесь крайне редко, да и то лишь для того, чтобы поточить лясы с начальником санчасти. А тут он оказался дежурным по батальону и, походя, зашел проверить обстановку в санитарной части.

Надо сказать, что врачи-офицеры, включая начальника санчасти старшего лейтенанта Громова, присутствовали в санчасти с восьми утра до шести вечера, а потом в начале седьмого уходили домой. И на все вечернее и ночное время санитарный инструктор оставался за старшего с самыми широкими полномочиями. Он мог самолично по своему усмотрению определять солдат на стационарное лечение, а также выписывать их по окончанию лечения или за недисциплинированное поведение. Этим частенько пользовались друзья санинструктора. И, когда утром приходил начальник санчасти, Дима докладывал ему, что положил на лечение тех-то и тех-то. Кого-то по делу в связи с болезнью, а нередко своих дружков. Старший лейтенант Громов был хорошим человеком, относился к таким вещам с пониманием и закрывал на это глаза.

С уходом Дмитрия в клуб санчасть временно оставалась без руководителя. А ведь все десять коек были постоянно заняты больными. Дима ушел, попросив меня, как санитара, за всем приглядеть.

Я сидел в приемном кабинете, когда почувствовал еле заметный