— Человек ты, вижу, не из трусливых, поэтому скажи честно и прямо. Чтобы не приходилось наводить о тебе справки через местных молодок. Я этого, как ты уже понял, не терплю.

— Да плевать мне на твои справки, новоиспеченный капитан. «Новоиспеченный», — отметил про себя Беркут. Значит, информация самая свежая. Однако тон, которым Отшельник произнес эти слова, нисколько не смутил его. Приходилось слышать и не такое. — И вообще, можешь идти к чертям вместе со своими зачиханными парашютистами. Увидим, долго ли они здесь навоюют.

— Ты сказал, что знаешь, как партизанили ребята из моего отряда. Почему считаешь, что парашютисты будут сражаться хуже их? И вообще, умерь свой пыл. Я пришел, чтобы поговорить с тобой по-человечески. Вот и веди себя соответственно. Тем более что лицо твое мне почему-то кажется очень знакомым.

— Того и гляди, брататься начнем.

— И фигура у тебя приметная. Где-то я видел тебя, Отшельник, где-то видел… — уже совсем умиротворенно повторил Беркут. — Может, на Днестре? Там, на Днестре, были доты. Я был комендантом одного из них, 120‑го, «Беркута».

Отшельник чокнулся кружкой о кружку Беркута, выпил и, не приглашая капитана последовать его примеру, принялся за еду. Андрей тоже отпил.

— Да, что-то не очень крепкое твое питье, и действительно с каким-то клоповьим привкусом.

Он взял самую маленькую картошину, очистил, съел и поблагодарил за угощение. Тем временем Отшельник сосредоточенно жевал, всем своим поведением демонстрируя полное безразличие к тому, что делает и говорит этот непрошеный гость.

— Мои ребята тоже готовят ужин. Картошки нет, зато есть тушенка и немного крупы. Несколько глотков водки найдется. Словом, приглашаю… Кстати, как тебя кличут, а то я все Отшельник да Отшельник…

— Может, тебе еще и красноармейскую книжку предъявить, а, капитан?

— Вот уж не подумал бы, что такой волевой человек, как ты, способен на дезертирство, — поднялся Беркут и, уже выходя из пещеры, добавил: — Презираю дезертирство. В каком бы виде и по какой причине оно бы ни проявлялось. И сними красноармейскую форму. Она предназначена для солдат, а не для благочестивых монахов.

Когда, провожая, Отшельник шел за ним к выходу, Беркут ежесекундно ждал удара в спину. Точно такое же ощущение опасности не оставляло его, когда, пробираясь по тропке к лагерю, капитан еще какое-то время ощущал у себя на затылке дыхание этого неприветливого и глубоко неприятного ему сейчас человека.

— За те две недели, которые вы провели здесь, на Лазорковой пустоши, посторонние вблизи лагеря не появлялись? — спросил он Колодного, вернувшись в командирскую пещеру, где уже был «накрыт стол».

— Не замечено. Правда, боец Горелый, дежуривший в первую ночь, клялся, что видел здесь, у скалы, тень монаха.

— Почему он решил, что именно монаха?

— Очень похожего на того, что венчает гору Черный Монах. Посмеялись, конечно. Однако на всякий случай по призракам я приказал не стрелять. А то ведь сдуру распугают. А где вы пропадали, капитан? Никто не мог понять, куда вы исчезли.

— Призрака проведывал, — отшутился Беркут. — Того самого… Передай бойцам: часовой постоянно должен нести службу здесь, у камней, чтобы контролировать подходы и к землянке, и к нашим пещерам. И постоянно находиться в засаде. Никаких хождений. Смену производить через два часа и как можно скрытее.

— Но сюда есть лишь один подход… со стороны землянки, — удивленно возразил младший лейтенант.

— Плохо изучили местность, командир. Здесь карт не существует. Все пространство вокруг базы, в радиусе нескольких километров, нужно разведать так, чтобы бойцы знали каждую норку, каждый камень, с каждым деревцем здоровались. Иначе нам здесь не продержаться.

Уже лежа на грубо сбитом лежаке, Беркут снова вспомнил лицо Отшельника. Этот высокий морщинистый лоб… крупный, коричневатый, словно обожженный подбородок… огромные, тоже коричневые руки. Громадная, как у циркового борца, грудь… И крест. «Нет, креста, пожалуй, не было. Не было тогда этого распятия у него, не было… Постой-постой, когда не было? Где же я, черт побери, видел этого человека?!»

Все попытки отвлечься от загадки Отшельника и уснуть заканчивались еще более обостренным ощущением бессонницы. Если он и забывал на несколько минут об этом странном человеке, то лишь для того, чтобы вспомнить о ребятах, которых он оставил на Стародумном хуторе. Как они там?

Уходя, он обещал вернуться через трое суток. Срок истекал на рассвете, но завтра он должен быть здесь, чтобы снова выйти на связь с Украинским штабом партизанского движения. Значит, на хутор сможет попасть лишь послезавтра. Не запаникуют ли? Иногда Беркут ловил себя на том, что думает об этих троих, как о брошенных на произвол судьбы детях.

«Распятие?! — вдруг снова вернулся он к мысли об Отшельнике. — Постой-постой. Неужели тогда, у распятия?… Да нет, не может быть! Этого просто не может быть!» — сказал себе уже решительнее и, поднявшись с лежака — он лежал не раздевшись, — вышел из пещеры.

Луна стала багрово-красной, словно восходящее солнце перед бурей. Тени — причудливыми и несоразмерными никаким реальным представлениям о предметах. Вершина Черного Монаха освещалась багровыми бликами так, словно стоящий на ней «монах» взошел на костер инквизиции, искупая этим восхождением все грехи и греховные помыслы некогда существовавшей здесь монашьей братии.

«Но если всё же допустить, что Отшельник и есть тот самый солдат из лагеря военнопленных?… Да что тут допускать? Он действительно „тот самый“! В конце концов, этот человек так и запомнился тебе: между виселицей и распятием. Но если действительно он, тогда… это совершенно меняет дело. И мое отношение к Отшельнику — тоже».

Беркут присел на камень, закурил, посмотрел на окровавленную луну, подливавшую огненные струи в каменный костер, разведенный для «монаха», и попробовал еще раз вспомнить того пленного солдата… Как он выглядел? Очень похожим на Отшельника. Очень. Значит, это и был Отшельник. Он сидел тогда на помосте виселицы и маленьким острым топориком (до стамески дело еще не дошло) вытесывал голову Христа. Беркут даже запомнил, что на ней уже вырисовывалось некое подобие тернового венка. Нет, случайным такое разительное сходство между тем «пленным скульптором» и Отшельником быть не может.

* * *

…Беркут готовил тогда нападение на лагерь военнопленных. Со дня появления этого замысла Иванюк уверял его, что он пока неосуществим: слишком сильная охрана, прожектора, пулеметы… Да и сам лагерь находится на возвышенности. С трех сторон — каменная стена, с четвертой — бревенчатая ограда и наполненный водой ров, подступы к которому преграждала колючая проволока.

Еще не побывав у лагеря, Андрей мысленно разработал несколько вариантов совместного рейда на него силами всех трех отрядов. Лагерь этот немцы разместили в переоборудованной и укрепленной территории МТС. Однако находящийся неподалеку базар, на который жители окрестных сел по традиции собирались по субботам и воскресеньям, почему-то не перенесли. И лейтенант предполагал, что какое-то количество партизан могло бы сосредоточиться на базаре, чтобы потом, дождавшись, когда люди начнут расходиться, прямо днем ударить по лагерю. Их атака стала бы сигналом для восстания военнопленных.