Ну, хорошо. Предположим, что убийца имеет некое отношение к воровской среде, но зачем бы он оставлял такие рисунки?

— Может, это послание? — предположил я. — Нам, сотрудникам правоохранительных органов. Мол, хрен вы меня поймаете.

— Вроде черной кошки. Возможно… — Горохов сел и откинулся на колченогом стуле. Тот заскрипел, но выдержал. — Пока загадок, больше чем версий… Странный у нас маньяк, товарищи, нарисовался. Но тем интереснее будет его переиграть. А сейчас проведем небольшой эксперимент.

Горохов хитро улыбнулся и раздал каждому из нас по фотокарточке с изображением «татуировки» с плеча Бочкина:

— Вам задание, товарищи. Перерисуйте себе в рабочие блокноты эту псину.

— Зачем? — недоумевал Федя. — Мы можем и фотографиями воспользоваться, если надо. Я вообще не помню, когда в последний раз рисовал. В школе, наверное, на уроке рисования. Вазу с яблоками на куске шторины. Натюрморт называется, как щас помню.

— Рисуй. Это приказ, — настоял следователь. — Пять минут на выполнение задания. Время пошло.

— Что, прямо сейчас… — обреченно пробормотал Погодин.

Мы принялись корпеть над странным поручением. Я лишних вопросов не задавал, знал, что неспроста это задание нам поручили. Никита Егорович что-то хочет этим проверить.

— Готово! — первым воскликнул Вася и торжественно помахал блокнотом, когда мы еще пыхтели, выводя глаза, клыки и прочие уши.

— Это что? — Горохов подошел к Жмыху, взяв в руки его мазню, брови его встали домиком. — Крыса?

— Как сумел, — пожал плечами Вася. — Между прочим, некоторые крысы, если их много, опаснее волка.

— Задание было не зоопарк рисовать, а скопировать рисунок! — раздраженно проговорил Никита Егорович.

— Ну, я же не виноват, что у меня все звери на одно лицо получаются. То есть, морду. Я только крыс умею рисовать. Ну и ежей еще. Если крысе подрисовать колючки, то ёж получится.

Горохов вздохнул, прижав ладонь ко лбу, и с надеждой подошел к остальным. Глянул на наши художества.

— Ну, вот! Другое дело. Отлично, — потирал он руки, после крысы его настроение вмиг улучшилось, он собрал розданные фотографии. — А теперь перелистните листок в блокноте и попробуйте воспроизвести рисунок по памяти. Без натуры, так сказать.

— А, я понял, зачем это! — воскликнул Федя. — Это чтобы мы лучше запомнили татуировку?

— И это тоже, — многозначительно хмыкнул следователь.

Мы снова стали шуршать карандашами «Ленинград». Второй раз получилось даже быстрее. Хоть мой волк и был больше похож на овчарку-ищейку, но все же сходство с татушкой-первоисточником явно улавливалось. У Каткова волк больше напоминал добродушную таксу. Зато Светин волчара вышел как надо. Казалось, его глаза горят, а из пасти слюна капает. Еще даже кровожаднее получился, чем в оригинале.

Горохов, будто школьный учитель, прошелся «по рядам» и собрал рисунки. С довольным выражением на лице показал их нам:

— Итак, товарищи! — следователь хитро прищурился. — Вы все, точнее, почти все, справились с заданием. И что это значит?

— Что каждый из них может быть этим самым убийцей, — уверенно заключил Жмых. — Кроме меня, конечно.

— Нет, — Катков поднял руку, как в школе, требуя молчаливого внимания к главному выводу. — Это значит, что для воспроизведения рисунка не требуется особых художественных навыков. При определенной тренировке такую ложную татуировку может нарисовать практически каждый нормальный человек. Ну, кроме Васи, конечно.

— Садись, Алеша, пять, — кивнул Горохов. — Все правильно сказал. Наш маньяк, скорее всего, не обладает особыми художественными навыками. Просто рисует некий знак, который научился копировать.

* * *

Секций борьбы в Михайловске оказалось немного. Для взрослых — так вообще одна лишь по дзюдо. Мы с Федей разделились. Он вызвался проверить дзюдоистов, пока я «шмонал» детских тренеров по секциям вольников и классиков.

Особо ничего не нарыл, а вот Погодин, кажется, напал на след, хотя я к его высказываниям отнесся поначалу скептически.

— Андрюха, — мы сидели с Погодиным в местной «стекляшке» и лопали шарики пломбира из заиндевевших креманок. — Странные какие-то эти дзюдоисты.

— В чем странность? — я с наслаждением колупал лакомство, уже восемь лет здесь, но всё не привык удивляться вкусу из детства.

— Во-первых, все слишком взрослые. Подростков и молодежи среди них нет.

— Бывает, — хмыкнул я, разглядывая советский плакат, на котором щекастый малец уплетал эскимо. — Все-таки восточное единоборство. Раньше за него даже сажали, как за карате. Правда, давно это было. И потом, не каждый может позволить себе заниматься таким спортом. Это же кимоно надо приобрести.

— Да не в этом дело… — поморщился Федя. — Там дядьки на спортсменов не похожи.

— Как это? — я уже с интересом уставился на напарника.

— Ну, не знаю… Больше сидельцев напоминают, что ли. Морды жизнью потертые, угловатые. Еще и курят. Где ты видел, чтобы спортсмены курили?

— Всякое бывает. Это ж любительская секция.

— Да ты дальше слушай… — Федя понизил голос и огляделся. — Самое любопытное, что тренер их знает эту татуировку. С волчьей головой. Но мне сказал, что впервые видит, когда я ему фото показывал.

— Так-с… Поподробнее, Федя.

— Ну, я пришел к ним, так и так, из милиции, говорю. Показал фото, спросил, не знаком ли рисуночек, всё как положено. Он как-то напрягся сразу весь, а потом вроде как работой занялся. Дескать, не до меня ему совсем. Стал на своих покрикивать, которые в зале возились, указания им давать. В общем, в тренировочный процесс ушел с головой, всем видом показывал, что я, типа, ему мешаю. Я вопросики позадавал, конечно, он вроде отвечал. Через раз. Но видно, что фотка его зацепила. Думаю, нам надо с тобой вместе туда нагрянуть и все перевернуть вверх дном. Или вообще всех повестками в отдел вызвать и там расспросить с пристрастием.

— Если тренеру что-то известно, — я задумчиво облизнул ложечку с остатками мороженого и отставил креманку в сторону. — То наверняка он уже все продумал, что в милиции говорить будет.

— А что делать? — вздохнул Федя.

— Нам нужен в секции свой человек.

— Так где же мы его там найдем? И как понять, что он свой будет? Я ж тебе говорю, там то еще собрание.

Я покачал головой.

— Не внутри искать будем, а внедрим.

— Кого внедрим?

— Ну, раз ты засвечен, значит, пойду я.

— Ты? А ты бороться-то умеешь?

— Не особо, но кое-что могу. И потом, я же новичком прикинусь.

Я вспомнил как в прошлой жизни приходилось заниматься рукопашкой. Там, кроме ударов ногами, руками, еще есть броски, болевые и удушающие, совсем как в дзюдо приемчики.

— Ты что, пойдешь к местным в секцию записываться? — удивился Погодин.

— Придется, — кивнул я. — Прощупаю их изнутри, так сказать. Вот, только где мне кимоно раздобыть? Вряд ли оно в Михайловске продается.

* * *

Я навел справки. Секция дзюдо располагалась в подвале «Дома быта» и находилось на полулегальном положении. Судя по всему, во Всесоюзное добровольное физкультурно-спортивное общество никаким боком не входила. Некий перец (мастер спорта) набрал на добровольных началах секцию, выбив у исполкома помещение, и нес в массы заморское искусство борьбы. Возможно, даже деньги брал за обучение, но это, конечно же, нигде не афишировалось.

Зная Федю, я не особо надеялся накопать что-нибудь там полезное, но все-таки решил проверить. Чем черт не шутит? С ксивой туда переться бесполезно, результат мы уже видели, будет как у Погодина, так что оставалось и вправду только прикинуться «юным» любителем и влиться в стройные ряды советского спорта.

Кимоно мне помог достать Вася. Оказалось, что Жмых знает всех барыг в городе. У нужных фарцовщиков отжал кимоно нахаляву. Я хотел заплатить, но Вася уверял, что платить спекулянтам — слишком жирно им будет. Дескать, и так нормально живут, паразитируя на советских гражданах. Сказал, что в Михайловске с каждым годом их все меньше и меньше гоняют, а они совсем обнаглели, двухкассетник «Сони» по цене подержанных жигулей толкают. И радиодетали дефицитные втридорога продают. Детали эти работники местного радиозавода сверх нормы для левой продажи выпускают, под полой выносят, а сырье в брак списывают. В общем, теневая торговля в Михайловске процветала, как, впрочем, и во всем Союзе, набирая обороты с ростом дефицита.

Спорить с Васей я не стал. Тем более, что радиодетали в СССР пользовались бешеной популярностью. В перепродажу шло все: от контроллеров и приводов до транзисторов, сложных плат и целых готовых блоков, которые в магазинах днем с огнем не сыскать. На таком товаре фарца делала деньги немаленькие. Так что пусть пожертвуют