не увеселительная прогулка в парке летним вечером, а очень опасный и тяжелый путь, на котором все может пойти не так в любой момент. И тогда останешься ты один, без всего, будешь со щенячьими глазами твердить: «А у меня же мечта, вот, смотрите, какой я хороший! Возьмите меня, я парень с мечтой!». Охрененно, блин. Ничего хорошего, никакого приятного образа бедняка-скитальца в случае неудачи не будет. Настанет кромешная жопа, если за спиной не окажется запасного парашюта.

–Ну б****! – недовольно бросил я. – При таком раскладе, не стоит вообще тогда говорить об этом! Выходит, это понятие изжило себя. Потому что ты его извращаешь. У тебя это выглядит как какая-то жалкая попытка усесться сразу на два стула!

–Да, да, черт возьми! – раздраженно ответил Луганский. – Да! Ты абсолютно прав! Я облажался, не рассчитал. Пришлось как-то переобуваться в воздухе: в конце десятого класса осваивать программирование, поступать, и уже после первого курса универа зарабатывать деньги, потому что сборы на ремонт школы гребли просто чудовищные! Собирают и собирают, и, не дай бог, в срок не заплатишь! Пришлось отвернуть в сторону на время и помочь, так сказать, материально…

–Так ты же сказал, что у вас школа в аварийном состоянии…

–Да, так оно и есть. А ты думаешь, откуда в местных газетах появляются статьи о повышении зарплат чиновникам?

–Вот оно что… – протянул я.

–Я, правда, не думал, что об этом нужно говорить, но ты же уперся, как баран: «Ты убиваешь соль мечты», «Нет смысла»…

–Ну так выходит, что я был прав! – гордо прорычал я, улыбнувшись. – Ведь, опять же, твой пример только подтверждает вывод, который я сделал: в таком случае, говорить о мечте нет смысла. Нет больше мечты. Это понятие изжило себя. А изжило оно себя потому, что, как ты верно отметил, наша жизнь наполнена всяким, и случиться может все, что угодно. Но тогда, что у нас есть? Чем мы живем?

–Нет же! Мечта есть, и пока мы молоды, подвижны, нужно к ней идти! Этим мы, ну, я, по крайней мере, сейчас и занимаюсь. К тому же это неплохой способ, так сказать, «Выбиться в люди», чтобы попытаться. Хоть как-то постараться повлиять на сложившуюся ситуацию!

–Да брось, Луганский, – снисходительно ответил я. – Такие сладкие речи… Нет, все куда проще. Все мы в той или иной мере тщеславны. Кому какое дело до глобальных изменений? Каждый тянет одеяло на себя в надежде на то, что его заметят и поглядят за ушком. Суть просто в признании, которое со временем будет только разрастаться. Слава, почет, уважение и полный кайф! Тщеславие лежит в основе всего.

–Тщеславие? – с вызовом переспросил Луганский. – И только?

–Именно.

–То есть, на заднем сиденье лежит целый пакет тщеславия? Такой красивый, сирень нарисована, «Прованс» написано на французском. У тебя на руке фенечка. Тоже тщеславие? Да и фиг бы с ним! Такой вопрос. Если тщеславие лежит в основе всего, тогда зачем ты сейчас меня везешь в Питер? Оставил бы меня дома, ехал бы себе в аэропорт. Ты ж большой славы за это не получишь.

Луганский загнал меня в угол таким напором. Я не знал, что ответить, чувствовал, как начинают запотевать руки на руле. Уж очень много я ему рассказывал.

–Вот! – протянул он, как школьный учитель, дождавшийся правильного ответа от ученика. – Вижу, как глаза у тебя сразу загорелись. Стоило напомнить тебе о твоей даме, ты сразу пришел в себя. Нельзя мыслить однобоко. Да, есть тщеславие – тупое желание получить славу, известность любой ценой, но есть и что-то… человеческое, что ли. Из-за этого на заднем сиденье лежит подарочный пакет, и из-за этого ты сейчас везешь меня в Питер.

–А знаешь что, братан? – бодрым голосом спросил я. – Как говорится: «Гори сарай, гори и хата!» Ты же наверняка вчера весь интернет облазил по поводу ноги? Смотрел врачей разных, питерских, может даже московских?

–Ну, допустим, – непонимающе бросил Костя.

–Теперь скажи мне, тебе попадалось на глаза имя Иван Александрович Арсентьев? Или, может твой приятель из меда его упоминал…

–Конечно попадалось! И Димка про этого врача говорил где-то пару месяцев назад. Это же один из лучших врачей России! Терапевт, профессор! Серьезный мужик. Димка спал и видел, хотел к нему попасть. Но к нему не пробиться, у него все расписано, да и…

И тут я достал из стопки, оставленной папой в машине, визитку и не глядя, безмолвно протянул ее Луганскому. Костя аккуратно взял ее за кончик двумя пальцами не то, боясь повредить, не то, боясь увидеть, что на ней написано. В левом углу красовался герб Санкт-Петербурга, справа – логотип неизвестной Луганскому клиники, а в центре имя: «Арсентьев Иван Александрович. Мануальный терапевт, доктор медицинских наук, профессор».

–Откуда, как? – изумленно спросил Луганский.

–Места надо знать, Луганский.

–Что за чертовщина…

После этих слов я осуждающе покачал головой, наморщил лоб, после чего достал телефон и набрал номер.

–Алло, да, здравствуйте, Иван Александрович, это Вова! Да, все отлично, самочувствие прекрасное. Иван Александрович, у меня неотложная ситуация… Другу совсем плохо… ногой еле волочит. Вы не могли бы нас сегодня принять? Посмотреть, что с ним? Если можете… Зная Вашу занятость… Ну вот сейчас уже 9 утра… В два? Чудесно! Спасибо Вам большое, будем! Наталье Николаевне привет!

–Так. Что здесь происходит? – изумленно спросил Луганский.

–Помнишь, я толком не занимался физкультурой в школе, частенько ездил в Питер, было дело?

–Ну да.

–У меня были проблемы со спиной. С рождения. Местные врачи ничего не нашли, но как-то раз мы поехали на море, где случайно встретили Наталью Николаевну. Ну, слово за слово, родители обрисовали ситуацию, и она меня осмотрела. Она тоже врач. Невролог педиатр, профессор. Еще там, на отдыхе, она выдала чертову кучу интересной информации. И после моря мы почти сразу рванули в Питер. Наталья Николаевна разработала курс лечения, а со спиной работал ее муж – Иван Александрович. Благодаря этим двум людям я жив и здоров.

–Охренеть.

–Да, Луганский, это просто случай. Везуха, фарт. Два слова: так получилось. И никакая эта не чертовщина. Все объясняется вот так, – сказал я, дважды щелкнув пальцами.

4

До встречи с Арсентьевым оставалось еще немного времени. Мы заехали во двор дома номер четырнадцать на улице Академика Павлова. Я остановил машину, заглушил двигатель и, глубоко вздохнув, лег на сидение. Нужно было собраться с мыслями. Затем я достал из кармана пиджака сложенный листок бумаги, разложил его и еще раз перечитал написанное: