траву и тянулись к нам. К живым. Скривившись, я принялся снова пачкать меч гнильем, не выпуская «потерпевшего» из виду. Пришлось нашинковать мертвячьи руки фактически до состояния фарша — только тогда неугомонные конечности наконец присмирели. Просто немыслимо. На удивление живучие трупы здесь.

Адреналиновое напряжение постепенно спадало, оставляя сухость во рту вперемешку с легкой дрожью. И лес, к которому я давно привык, вдруг показался очень чужим и враждебным.

С неба уже лился полноценный дождь. Одежда намокла, но сейчас было как-то без разницы. Не самая большая проблема.

Мужик тем временем осторожно приблизился и перерубил топором в колене ногу трупа, которая продолжала дергаться, словно в конвульсиях. Потом так же аккуратно положил инструмент на траву, снова что-то сказал. И действительно — незнакомый язык. Да что ж такое-то.

Произношение чем-то восточным отдает. Сам «потерпевший» скуластый, с широким лицом и короткой бородкой. Кожа в сумерках выглядит смугловатой. На татарина похож. Одежда при ближайшем рассмотрении показалась непривычной: рукава расшиты странными узорами, а воротник оплетен чем-то, похожим на побеги плюща. Стоит спокойно, не дергается, хотя и заметно, что напряжен.

— Привет, — буркнул я. Надо ж как-то налаживать общение.

Мужик слегка приоткрыл рот и почесал пятерней густую шевелюру. Потом снова обратился с каким-то вопросом.

— Не понимаю, — с досадой бросил я, направляясь снова к реке. Не хватало еще, чтобы покойные расползлись куда-нибудь. За подмогой, например.

Пока рубил позвоночник, стараясь не забрызгаться гнилью, посматривать по сторонам и при этом не дышать, призадумался о грустном. Труп, придавленный сапогом, пытался еще огрызаться, но был не очень-то в состоянии. Неплохо его дубинкой отделали. Нос набок и расплющен, челюсть свернута, переломов, судя по всему, не сосчитаешь. А теперь клинком ему, уроду, клинком!

Вот, наверное, никак теперь не выяснить, что это за пакость и много ли рядом такого. Ну черт возьми, а! Только я решил, что освоил здешнюю речь хотя бы на базовом уровне, как опять придется на пальцах объясняться. С другой стороны, глупо было рассчитывать, что все аборигены-люди говорят на одном языке. Земной опыт должен был навести на совсем другие выводы. Язык тех же эльфов, например, принципиально отличается — просто у них встроенный дешифратор. Снова, наверное, сказалась моя инерция мышления. Ну что ж, учтем. Выходит, учиться мне еще и учиться. И еще раз учиться.

Нарочито неторопливо ко мне приблизился «потерпевший». Что ж ему все неймется? Не дошло еще, что я, как говорится, ни бельмеса в местном наречии?

— С северу ты приходил? — неожиданно и совершенно внятно проговорил мужик. — Не понимал сразу тебя. Сартак зовусь.

Я чуть меч не выронил. Ого. Да тут у нас полиглот! Чудесно. Причем акцента почти не слышно даже, хотя речь и звучит как-то неестественно.

Тут он слегка переменился в лице и озадаченно выдал:

— Видать, эльф ты! Мое уважение тебе, сын звезд.

Я машинально провел рукой по капюшону хламиды. Нет, уши не торчат. А, вот оно что! Стемнело же. И, очевидно, он приметил, как горят мои глаза. Слава богу, что к длинноухим гадам здесь, кажется, население лояльно настроено. Ну логично, эльфов все любят. Не то что троллей.

— Привет, — не стал оригинальничать я. — Я Тринитротолуол. Из Перистальтики.

— А где женщина? — вежливо поинтересовался мужик.

— Какая женщина? — не понял я.

— Та, кто с тобой приходила, — невозмутимо уточнил он.

Тьфу ты, он про Звитку же! А действительно, куда ведьма делась? Неужели слиняла под шумок? И куда она здесь одна собралась? Идиоту ведь понятно, что края тут какие-то не особо дружелюбные.

— Эй, Звитка! Звитка! — громко позвал я. Ну не дура же она, в конце концов?

Кусты метрах в семи от нас подозрительно зашевелились. Мужик нахмурился и покрепче перехватил дубинку.

— Тут я, — донесся оттуда голос ведьмы, а затем вылезла и она сама. Мокрая и дрожащая, вся в грязи — самого разнесчастного вида, в общем. Ей бы в тепло сейчас, да только где его взять… Даже костер не разведешь.

Вновь сверкнула молния, и женщину смог разглядеть не только я. Абориген, который назвался Сартаком, кивнул и заметно расслабился.

— Дохлых, которые ходят, здесь больше нет? — задал я животрепещущий вопрос. Наверняка косатка-скорпион дала бы знать, если наткнулась на кого-то из них, но все же.

— Не видано, — коротко ответил мужик и полез в свою сумку. Выудил из нее нечто бесформенное и протянул Звитке. — Набрасывай вот.

Та с опаской приняла непонятную штуку и развернула. Это оказалось накидкой с капюшоном, грубо сшитой из каких-то полупрозрачных кусков, наподобие дождевика. И явно выполняло ту же функцию. Звитка сдержанно поблагодарила и тут же нацепила предложенное. Ладно, не высохнет, так хоть не намокнет еще больше.

— Из кишок? — догадался я, вспомнив, что чукчи носили подобные вещи. Мужик опять кивнул.

Труп под ногой вдруг затрясся, как припадочный, и постарался ухватить меня более-менее целой рукой. Что заставило забыть о разговорах. Ожесточенно рубя гнилую плоть, я подметил, что этот Сартак остановился у другого мертвяка и что-то слишком уж пристально его разглядывает.

— Этого знаю, — уловив мое внимание, мрачно пояснил абориген. — Он Тонгис, от соседней деревни. Пропадал три седмицы назад. Эх, хороший парень бывал. За что ему дают такую долю поганую.

Мужик сплюнул под ноги и принялся топором осквернять тело земляка. Недобрые тут дела творятся, однако.

Ливень хлынул с новой силой, и сырая ткань капюшона стала липнуть к лицу. Пришлось его скинуть, чтобы не мешал. Теперь надо только поостеречься, чтобы не явить случайно свою чернозубую улыбку. А то еще пришибут с непривычки.

Струи воды немедленно затекли за шиворот, а еще сурово защипало шею. Провел ладонью, стирая липкое. Посмотрел — само собой, кровь. Немного, но сам факт мне категорически не понравился. У меня ж там ссадины от нестриженых ногтей тухлого вояки! Наклонил голову, подставляя ранки дождю. Пусть хоть так промоет…

— Ранят тебя? — внезапно осведомился Сартак.

— Что? — удивленно покосился я на него.

— Ранен, — поправился Сартак. — Ранен ты? А женщина твоя? Неживущие болезнь носят… Было плохо очень, если укусят или царапают. Умирать можешь.

А ведь он прав — при всем своем дремучем невежестве. Под ногтями у разложенца явно собрался роскошный букет микрофлоры. А если в рану для полноты картины еще и трупные яды попали, то совсем невесело. Концы отдать — пара пустяков.

—