Той ночью он долго вертелся в постели, пытаясь найти хоть какой-нибудь разумный выход из сложившейся ситуации, но не смог. В конце концов, он был не слишком умудрен жизненным опытом и всего на пару лет старше той, к которой его безудержно влекло.

На следующий день, сразу после завтрака, отец стал собираться в поселок. Они все вместе вышли проводить его к воротам. При этом у отца был такой загадочный вид, он так всем подмигивал, не произнося ни слова, так строил гримасы, рисовал в воздухе руками такие странные фигуры, что Бланш, в конце концов, не выдержала:

— Дорогой, ты сошел с ума?

— Не надо меня пытать, женщина! Я не скажу вам ни слова, — отец сел за руль и гордо посмотрел на них, опуская стекло. — Ждите меня, я вернусь с сюрпризом! — оглушительно посигналив, он уехал.

— Как ребенок! — покачала головой Бланш и ушла в дом.

— Что будем делать? — он вопросительно посмотрел на кузину, вновь ощутив некоторую неловкость, оставшуюся между ними после вчерашнего разговора в саду.

— А тебе не надо заниматься?

— Нет, — соврал он, — я вчера перевыполнил норму. Пойдем прогуляемся?

— Пойдем, — согласилась она. — А куда?

— Видишь рощу за мысом? — он показал рукой. — Сходим туда?

— О, это будет настоящий поход! — ее глаза загорелись. — Надо собрать корзинку с едой и все остальное…

— Встречаемся внизу ровно через двадцать минут, — с нарочито серьезным видом заявил он, — сверим часы!

— Нет у меня никаких часов, — смеясь, сказала она, — подождешь!

С улыбкой наблюдал он, как она тащит доверху набитую чем-то плетеную корзину.

— Вот! — она торжественно поставила перед ним свою ношу. — Здесь все необходимое. Понесешь сам, хорошо?

— Ты бы еще палатку взяла! — рассмеялся он.

— И взяла бы, да нету… Идем?

Он взял корзину, притворно охнул, согнувшись от «тяжести», они крикнули Бланш, что уходят на пикник, поклялись вернуться к сюрпризу и спустились в бухту.

Вдоль берега неспешно направлялись они к роще. По дороге болтали обо всем, однако, как будто сговорившись, избегали серьезных тем для разговора: говорили о погоде, учебе, друзьях, общих родственниках, благо их было в избытке… Но ни слова о вчерашних откровениях, планах на будущее и отношениях между мужчиной и женщиной. Они смеялись, подшучивали друг над другом, и, в конце концов, та легкая неловкость, испытываемая обоими, исчезла. Им было просто хорошо вместе.

Она шла босиком вдоль самой кромки берега, держа в руках босоножки, то и дело смеясь и брызгая в него морской водой, пользуясь тем, что у него в руках довольно увесистая корзинка, мешающая ему ответить ей тем же. Он поглядывал на нее вначале украдкой, любуясь ее изящными движениями, блестящими на солнце черными волосами, развевающимися на ветру, одновременно пытался отвечать на ее вопросы, шутил — и в итоге поймал себя на том, что уже совершенно не таясь жадно разглядывает ее тело, просвечивающееся сквозь легкую ткань коротенького белого платья, слишком коротенького, слишком прозрачного… «Нарочно, что ли?» — мелькнуло у него в голове. Неужели она специально искушает его? Неужели настолько чувствует его? Все, он больше не намерен сдерживать себя! Пусть будет так, как она хочет. Как он хочет. Как они хотят. Он ощутил непреодолимое желание бросить эту чертову корзинку, схватить кузину, сорвать с нее это тонкое платье, причем разорвав его в клочья, и овладеть ею тут же, прямо на песке…

В этот момент она вдруг обернулась, и он неожиданно встретился с ней глазами. Ох и взгляд был у его сестренки! Сердце у него забилось еще сильнее, а кузина быстро отвела глаза в сторону и, как ему показалось, слегка покраснела. О чем она, интересно, думала?..

— Ура! — закричала кузина, когда показались первые ореховые деревья. — Мы дошли!

— Привал, — объявил он и, взяв себя в руки, поставил корзину на землю.

Они расстелили под орехом плед, разложили фрукты и бутерброды. Покосившись в его сторону, кузина гордо вытащила из корзинки бутылку вина:

— Не возражаешь?

— Где ты ее взяла?

— Стащила из бара в столовой. Совершила тяжкое преступление, в чем абсолютно не раскаиваюсь, — она игриво посмотрела на него. — Прошу суд учесть это и назначить мне самое суровое наказание!

— Непременно! — сказал он, пряча улыбку. — Другого ты не заслуживаешь. Распитие спиртного лицом, не достигшим двадцати одного года… Пожалуй, ты приговариваешься…

— Ваша честь, — перебила его кузина, — при вынесении приговора прошу учесть, во-первых, тот факт, что вы являетесь соучастником преступления, поскольку явно не прочь распить похищенное совместно с подсудимой, а во-вторых, вы вообще не имеете права выносить приговор, так как являетесь ее родственником, то есть лицом, прямо заинтересованным в исходе дела. Заявляю вам отвод. И открой, наконец, бутылку!

— Повинуюсь! — рассмеялся он, разведя руками. — Преступница полностью права и оправдана. Предлагаю тост!

Он разлил вино в бокалы:

— За торжество правосудия и… за нас!

Она залпом осушила бокал.

— Да ты пьяница? — шутливо спросил он.

— Ага, решила начать. Сегодня. Налей-ка мне еще!

— Все, больше вина не получишь: отец меня убьет, — продолжая игру, он спрятал бутылку за спину. Она потянулась за ней:

— Отдай!

Ну а дальше… Шутливая борьба из-за отобранного вина, в которой он легко победил, повалив ее на землю, никому не нужная бутылка, опрокинутая и забытая в пылу сражения… Последний поединок разума и желания плоти… Ее руки взлетели, обняли его за шею. Он нашел ее губы, впился в них со всей своей страстью, да так сильно, что она застонала. Он тут же отстранился, но она вновь притянула к себе его голову. Он целовал ее так, как не целовал ни одну девушку в своей жизни. Кровь шумела в висках, он слышал, как стучит ее сердце… Или его? Или их?

Одной рукой спустил он за бретельки ее платье, она помогла ему выпутаться из рубашки, посыпались в траву пуговицы, куда-то полетели остатки одежды — и вот ее тело под его руками, губами… Со всем жаром молодости отдавались они друг другу под старым орехом. И мир вокруг них исчез.

Когда все закончилось, она еще сильнее обхватила его ногами, и он так и остался лежать, уткнувшись ей в шею.

— Люблю тебя, — прошептали ее губы, — всегда любила и буду любить. Будь что будет!

Он приподнялся на локтях и посмотрел ей в глаза:

— Люблю тебя и буду любить. Будь что будет! — эти слова вырвались непроизвольно, сами по себе. — Как же я тебя хотел…

— А я тебя, — сказала она немного смущенно. Он коснулся ее губ своими губами:

— Я это заметил. Думал, не сдержусь еще по дороге сюда. У тебя очень миленькое платье!