в дальний угол общака, где похрапывали старожилы острога, воры в законе, с которыми Яшка сразу нашел общий язык, да еще и встретил среди них одного своего давнего знакомца, уважающего Яшку за «нахальный и веселый ндрав».

— Слышь, Пистон, — шепнул Яшка в самое ухо своему знакомцу. — Открой шары-то, заспишься.

— Чего тебе? — хмуро буркнул Пистон, но глаз не открыл.

— Просьбица, значить, у меня…

— Нашел время…

— Важная просьбица, Пистон, отлагательства не терпящая…

Пистон наконец разлепил глаза:

— Базарь.

Комарин прилег рядом, зашептал жарко в ухо. Пистон удивился, выслушал, почесал голову:

— Вот энто да! Сам этакое придумал?

— А то как! — не без гордости отозвался Яшка. — Кумекал.

— То-то я и гляжу… — Пистон нахмурился, будто вдруг засомневавшись, переспросил: — Точно сам придумал?

— Вот те крест!

— Ишь ты, — в голосе Пистона было слышно уважение. — Который год сижу, отседова еще никто не сорвался… Тайга. Загибните али волна[1] настигнет.

Яшка нетерпеливо спросил:

— Так поможешь?

— Ты, Комар, не зуди… — почесал грудь Пистон. — Энто дело прокумекать надоть. Тут же такая раструска[2] пойдет, как вас хватятся…

— Дык, следов-то не останется… — сдавленно гоготнул Яшка и повторил, вглядываясь в темноте в лицо Пистона: — Поможешь?

— Когда собрались? — помолчав, обронил Пистон.

— Завтра, — выдохнул Яшка.

— Лады, перетолкую с мазуриками… Иди, не мешай, — переворачиваясь на бок, пробурчал Пистон. — Я тут маменьку, покойницу, во сне увидал…

Комарин знал, что на слово Пистона можно положиться, и, добравшись до своих нар, моментально забылся.

На другую ночь, лишь только арестанты угомонились и из-за ближней сопки выполз молочный серп месяца, вдоль бревенчатой стены барака скользнуло несколько теней. Выглянув из-за угла, Пистон всмотрелся в прикорнувшего на вышке солдата в огромном тулупе, обернулся, подал знак. Заключенные гуськом перебежали к тонкой, одиноко стоящей саженях в четырех от высокого забора, сосне.

Яшка проворно обхватил ствол и, ловко перебирая кривыми ногами, взобрался на самую макушку, закачавшуюся под его тяжестью. Поймал брошенную Пистоном веревку, обвязал вокруг дерева, подергал, проверяя, выдержит ли. Перекрестился и махнул рукой.

Анисим, Почекай и Пистон с приятелями молча, продолжая коситься на вышку, потянули за веревку. Верхушка сосны медленно, словно нехотя, изогнулась в напряженную дугу, замерла, удерживая усилиями сцепивших зубы людей. Они видели, как Яшка осторожно уперся ногами в почти лишенный веток, выгнувшийся горизонтально ствол, приподнялся, напоминая в эту минуту взъяренного и испуганного кота, как впились его пальцы в обломленные ветром сучья.

Комарин коротко, едва слышно свистнул.

Каторжники в нерешительности переглянулись. Пистон свирепо завращал глазами, прошипел:

— Как махну, отпущай! Током разом, а то не перелетит!

Все смотрели на темнеющие невдалеке высокие заостренные

бревна острожного забора. Поежились, будто морозом вдруг пахнуло на них.

Пистон рубанул воздух ладонью.

Скользнув, веревка ожгла ладони.

Сосна со стоном распрямилась и, подобно камнеметной машине, швырнула Яшку в небо.

Распластавшись спинами по стене барака, арестанты тревожно уставились на вышку, но фигура дремавшего часового оставалась неподвижной. И только потом арестанты перевели взгляды на слабо покачивающуюся верхушку дерева.

Из-за забора, словно из другого мира, донесся тихий свист.

Пистон восхищенно осклабился:

— Во дает Комар! Живой!

Поправив за спиной тощую котомку и припутанные к ней, наспех изготовленные из коротких тонких досок неуклюжие, но столь необходимые в зимней тайге снегоступы, Почекай поклонился остающимся, перекрестился и неловко полез на сосну.

Пока он карабкался, Пистон поймал веревку и арестанты вновь налегли на нее, пригибая сосну.

Сосна распрямилась и прижавшимся к стене показалось, что они услышали сдавленный вскрик.

— Трухнул Почекай, — нервно хмыкнул кто-то.

— Будя! — оборвал его Пистон.

Потуже затянув пояс, Анисим деловито потопал к дереву. Перекрестился, вцепился в ствол. Руки сами перехватывали ветки, ноги вжимались в неровности коры, а глаза нет-нет да и вскидывались в сторону застывшего на вышке солдата: спит или нет? Дремлет или притворяется?

Наконец руки нащупали узел, завязанный Комариным.

До земли было не более семи саженей, но даже с такой высоты острог показался Анисиму маленьким, а фигуры вцепившихся внизу в веревку каторжан какими-то смешными, искаженными.

Но вот веревку потянули, ствол подался и Анисим судорожно обхватил дерево. Веревка напряженно дрожала, ее дрожь передалась и Белову. Он испугался: а как вдруг упустит момент, когда нужно оторваться от разогнувшегося ствола?

Ловить этот момент Анисиму не пришлось. Им будто выстрелили, как из камнемета, и, описав дугу, он ввалился всем телом в сугроб.

Задыхаясь, отплевываясь, греб руками, как собака, никак не мог сообразить, где небо, где земля, все перепуталось. Выполз на свет божий совсем удушенный. Жадно хватал губами морозный воздух.

— Аниська!

Встревоженный Комарин подполз, лег рядом на снег.

— Почекай куда-то пропал, — прошептал он.

Помогая друг другу, они поднялись, огляделись по сторонам. Вокруг чернела тайга. Привязав к ногам снегоступы, оба, прислушиваясь, осторожно пошли вдоль забора.

— Кажись, сюда падал, — Яшка остановился под старой сухой сосной. — Не видать?

— Можа, не сюда? — вопросом ответил Анисим, вглядываясь в нетронутый снег.

— Сюда, — теряя уверенность, пожал плечами Комарин.

Слабый стон над самой головой заставил Анисима вздрогнуть. Яшка тоже изменился в лице.

— Почекай! — тихо и испуганно позвал он.

Прямо над ними, проткнутый насквозь острым суком, впившись скрюченными пальцами в голый, давно потерявший кору ствол, висел Почекай. Сук вошел ему в живот, разворотил внутренности и, сломав ребро, торчал из спины, вызывая чувство дикой и страшной неуместности.

Сознание вернулось к Почекаю, и он в надежде ослабить чудовищную боль, еще теснее прильнул к старой сосне. Хрустнув зубами, опустил голову, увидел Комарина и Белова.

— Сухари возьмите… — просипел он, едва шевеля окрашенными кровяной пеной губами.

Анисим и Яшка не могли сдвинуться с места и, не мигая, смотрели. Как пальцы правой руки Почекая разжались, обвисла и поползла с плеча лямка котомки, как, собрав остатки сил, Почекай дернулся и сбросил котомку к ногам приятелей.

Анисим рванулся было к дереву, но хрип Почекая остановил его:

— Помер я, хлопцы…

По лицу Почекая скользнула странная судорога, и почти сразу приняло оно спокойный, даже умиротворенный вид.

— Кончился Микола, — снял Яшка шапку.

Белов потянул с головы свою.

Подобрав котомку Почекая, Комарин шепнул:

— Идем…

— Похоронить бы… — прошептал Анисим, сам понимая несбыточность своего желания.

— Оставь, — дернул его Комарин. — Вишь, правду говорил о себе Почекай. Невезучий он. Вот опять не повезло.

— Как сказать, — оглядываясь, но уже устремляясь за Комариным, прошептал Белов. — Может, это нам не повезло…

—