– Ты про аварию с Уайтами? – нахмурившись, спросил Джон.

– Да. В смысле, нет, – поправился я. – Нет, ничего. Я сам не понимаю, что несу. Слишком устал.

Джон предложил разойтись по домам. Я не возражал.

– Дорогой, у меня страшно болит голова!

– Милая, ну прими аспирин!

– Я уже выпила четыре таблетки, не помогают они!

– Не волнуйся, – промурлыкал папа, поправляя галстук. – Поспеши, любимая, а то мы опоздаем!

– Я не пойду, – простонала мама. – У меня слишком сильная мигрень.

– Что? – сердито вскрикнул отец. – Что значит «не пойду»? Артур Уайт, нашел в себе силы устроить прием, на котором будут даже Латимеры. Чужие люди! Неужто мы не поддержим соседа? Давай соберись, и пойдем потихонечку.

Мама побледнела, затем оглядела отца с ног до головы и отрезала:

– Я сказала, мне плохо. Не пойду!

Наступила тишина.

Отец, уже готовый взорваться, с трудом сдержался и даже заставил себя улыбнуться.

– Любимая, – твердо начал он, взяв маму за руку. – Нет ничего хуже постоянной мигрени, уж мне-то ты можешь поверить. Я и сам часто мучаюсь от нее, особенно по вечерам, просто не всегда тебе говорю. Но отклонить приглашение Артура никак нельзя. Ему действительно нужна наша помощь, ведь еще трех недель не прошло со дня той жуткой аварии. Он не поймет, если мы не придем, а я дорожу нашей дружбой.

Ответом на эту тираду было лишь мамино каменное выражение лица.

– Ты все?

– В смысле?

– Закончил свою речь?

– Прости? – спросил отец, притворившись, будто не понимает.

– Мы не идем, только и всего. Джеймс и Элизабет за нас извинятся. Артур нисколько не обидится.

– «Мы»? – вскричал папа, теряя терпение. – Теперь уже «мы»? Что это значит?

– Ты и я, и прекрати прикидываться дурачком. Актер из тебя никудышный.

Отец напыщенно ответил:

– А это меня нисколько не задевает. Можешь оставаться здесь, Госпожа Бессильная, но при чем тут я? Собирайтесь, дети!

Его голос дрогнул от напускного негодования и реального гнева.

– Ты оставишь больную женщину одну на милость какого-нибудь маньяка? Вспомни, что пишут в газетах. – Мамины глаза вспыхнули от ярости.

– Собирайтесь!

Отец величественно прошел к двери, но на полпути замедлил ход и свернул к бару. Там он плеснул себе чистого виски, одним махом опрокинул рюмку и угрюмо произнес:

– Джеймс, Элизабет, идите одни!

Мама снова одержала победу.

– Не забудь ключ, – напомнила мне сестра, когда я закрывал входную дверь.

– Ладно, ладно, – буркнул я. – Господи, он липкий!

День выдался особенно теплым, если учесть, что был конец сентября. Несмотря на прогнозы, предсказывавшие суровую зиму, на юг страны пришла жара.

– Похоже, ночью будет гроза, – заметила Элизабет, критически оглядывая себя. – Как я выгляжу, Джеймс?

– Неплохо.

Я, конечно, поскромничал. На самом деле в белом шелковом платье она смотрелась роскошно. Ее и без того стройная талия казалась еще тоньше. Чудесные туфли на плоском каблуке, элегантная кружевная шаль, скрывавшая скромное декольте и обманчиво простая прическа довершали картину.

– Только, – посоветовал я, – слегка промокни платком губы. Вот, так лучше.

– Думаешь, я понравлюсь Генри?

– Непременно. Кстати, раз уж напомнила, как успехи у вас двоих?

– Думаю, хорошо, но, кажется, он охладел ко мне.

– О?

– Наверное, надо было позволить ему поцеловать меня.

Я молча ждал, что последует дальше.

– Пару дней назад я решила навестить Уайтов, – серьезно поведала сестра. – Генри опять заговорил о матери, о том, как много она для него значила. Мы немного поболтали. Он выглядел таким несчастным, что я стала его утешать. И наконец Генри обнял меня.

Пора бы уже, подумал я.

– И поцеловал.

Наконец-то! Теперь я мог со спокойной душой уйти в тень.

– По крайней мере хотел, только я не разрешила. Рано еще. Джеймс, что не так? Думаешь, я поступила неправильно?

Я схватился за голову, не веря своим ушам.

– Элизабет, только не говори…

– Боюсь, да. Но Генри не расстроился, а тут же начал извиняться. А мне теперь неловко: вдруг он превратно понял мой отказ? Что думаешь, Джеймс?

К тому времени мы подошли к дому Уайтов, и я избавился от необходимости отвечать. Мне уже до тошноты надоело копаться в их отношениях.

Артур Уайт открыл дверь. Несмотря на горе, он встретил нас вполне приветливо.

– Заходите, ребята. Какая ты красивая, Элизабет! Это платье тебе очень к лицу.

– О, спасибо, мистер Уайт, – кокетливо улыбнулась моя сестра, заливаясь краской.

– А где родители?

– У мамы жуткая мигрень, и…

– Ваш отец не захотел оставлять ее одну. Прекрасно понимаю. Никогда не знаешь, что может случиться. – Его голос ослаб. – Проходите в гостиную. Джон и Генри уже там.

Когда мы вошли в комнату, две пары глаз жадно уставились на Элизабет. Та поздоровалась с Виктором. С момента смерти миссис Уайт лицо Дарнли-старшего постепенно стало приобретать здоровый цвет. Пару раз Виктор даже выбрался из своей берлоги повидать Артура, хотя долгое время вел совсем затворническую жизнь.

Обычно немногословный, на этот раз он принялся осыпать Элизабет комплиментами. Та почти мурлыкала от восторга, лишь искорки в глазах выдавали ее напускную застенчивость. Чтобы скрыть смущение, Джон монотонно повторял приветствия, стараясь держаться небрежно. Генри же, лишившийся дара речи, глядя на мою цветущую сестру и слушая дифирамбы Виктора, смог только выдавить: «Добрый вечер, Элизабет».

– Генри, не стой, как истукан, – прогремел властный голос его отца. – Обслужи друзей!

Дверной звонок снова ожил.

– А это наши особенные гости! Я открою, – сказал Артур и исчез.

Виктор представил вошедших. Патрик Латимер при знакомстве произвел на меня хорошее впечатление, но я не мог понять, стоит ли так безоговорочно доверять интуиции. А вот его жена Элис сразу приковала все взгляды к себе. Красивая и полностью осознающая свою красоту, миссис Латимер выглядела очень элегантно и даже, на мой вкус, немного вызывающе. Совершенно покоренный Генри пожирал ее глазами, что не ускользнуло от внимания моей сестры. Когда Элис присела рядом с ним, Элизабет даже побелела от гнева.