– А зачем было ехать просто так? – недоуменно воззрился агент. – Почему было не спросить кого надо, есть ли вообще этот турнир?

– Видите ли, в чем дело, – почесав затылок, Феликс опять завел свою песню. – Я не люблю тратить время на сбор информации. Голову нельзя забивать чем попало! У меня есть теория, что все события цикличны и их можно просчитать. Не читать газет и знать все наперед. Вот поглядите, – Феликс растопырил пальцы и начал их загибать, – первый съезд был в 1920-м, потом в 1923-м, потом в 1924-м и 1925-м. Значит, что?

– Что?

– Что пятый должен был быть в ноябре 28-го.

– Ваша теория – полная чушь, – осклабился агент угрозыска, покачав головой.

– Нет, – по-детски наивно улыбнулся Феликс. – Одна ошибка – еще не значит, что теория чушь. Мне не хватило данных. Я очень пристально слежу за всеми экономическими новостями – все мероприятия зависят от экономической стабильности, которую тоже легко просчитать. Так я с точностью до копейки могу вычислить цены на сахар, хлеб…

Уполномоченный МУРа вскинул руку, останавливая его.

– То есть газеты вы читаете? Про экономику там и все такое… Про австро-венгерского шпиона прочли, московского бывшего губпрокурора… Почему нельзя было из газет узнать, есть ли шахматный съезд? – Он готов был взорваться от непонимания.

– Это только в Москве со скуки я стал читать газеты – ну то есть вообще все, что в них пишут, не только про шахматы и про экономику. Если бы и раньше все подряд читал, то умер был от мозговой горячки. Вы что! Много газет читать нельзя, – предостерегающе поднял палец Феликс. – Надо уметь выбирать. Я вот читал-читал, и к чему это меня привело? Увлекся процессом над Ольгой Бейлинсон – любовницей этого венгерского шпиона, который еще и бывший губернский прокурор! И попал в этот поезд, где среди пассажиров прячется его сообщник… – Он сделал паузу и обернулся назад, посмотрел на девицу в драном кожаном плаще, насупившуюся и глядящую на уполномоченного как на врага народа. – Наверное, не случайно.

Девица развернулась боком и закинула локоть на спинку, слушала, презрительно искривив губы. Феликс вздохнул и стал приводить свои многочисленные запасы газет в порядок.

– Я вам врать не стану, – бормотал он. – Зачем врать, когда можно делу помочь, коли случай занес. И я очень хорошо изучил все детали судебного процесса. И готов оказывать следствию всякую посильную помощь. Я же вижу, сколько следствием всего ценного не учтено. Это заметно только со стороны. Ведь вам нужно вычислить его сообщника, так?

– Откуда вам знать, что не его самого? – уполномоченный прищурился.

– Влада Миклоша? Ну так… – Феликс окинул вагон удивленным взглядом, заметив, что не только девица в плаще, но все пассажиры следят за ними с настороженным вниманием, и чуть этим возгордился. – Так ведь его самого нет среди нас. Это невысокий человек лет сорока с копной черных волос с проседью…

Он вдруг уронил взгляд на соседа, сидящего в расстегнутом осеннем пальто с поднятым воротником. Тот искоса наблюдал за Феликсом своим демоническим двуцветным взглядом. Волосы у него были как раз черные с проседью, взлохмаченные, неприлично отросшие, прикрывающие лоб и правый глаз – наверное, он прятал свою гетерохромию, стеснялся ее. Лет ему было аккурат чуть больше сорока. А во взгляде – будто все тайны всех разведок Европы и Америки разом. И рот неприязненно стиснут.

Пауза затянулась. Феликс смотрел на него слишком долго, замерев с газетами в руках. Пусть бы он уже что-то сказал. Господи, как спасти ситуацию?

– Что вы так уставились? Решили, я – Влад Миклош? – спросил сосед со странным взглядом, насмешливо вздернув бровь.

– Нет, раз уполномоченный МУРа Саушкин не бросился сейчас вязать вас, – нашелся Белов. Ответ получился достойным, и Феликс, расправив плечи, продолжил:

– И вы… Вы выше ростом! И… и у вас радужки разного цвета – это очень явная примета. Вас бы не взяли в разведку. Вы работаете в научном учреждении – на пальцах чернила, но кожа выбелена, значит, часто пользуетесь формалином. Вы патологоанатом, приходится много писать отчетов и дезинфицировать руки после вскрытий. У вас есть ребенок, девочка – я вижу, что пуговицы к пальто пришиты детской рукой. Вы женаты… были женаты совсем недавно, но что-то случилось… Она ушла? О, неужели умерла? Вы носите приличный костюм, но он уже месяца два как нуждается в чистке…

– Довольно! – гаркнул вдруг побелевший Саушкин.

Феликс повернулся к уполномоченному. Нет, теперь он показывать своего страха не намерен. Теперь игра началась. Довольно передвигать пешки, пора выводить коня и делать рокировку.

– Вы явно знакомы, – произнес он глухим, серьезным голосом. – Это патологоанатом… стало быть, судебный врач, значит, приглашенный ОГПУ из института имени Сербского. Я прав?

Агент угрозыска замахнулся на него, заметно нервничая и часто поглядывая на черноволосого соседа, сидящего напротив.

– Пусть продолжает, – лениво переплел руки тот и сел удобней. Феликс развернулся к нему и повторил его позу, точно так же скрестив на груди руки и закинув ногу на ногу.

– Вы можете быть только тем судебным психиатром, который выступал в суде. Вы профессор Константин Федорович Грених? Ваше имя часто появляется в газетах… – Феликс запнулся.

Не получилось. Не получилось долго смотреть ему в глаза… Руки расплелись будто сами, нога сползла с ноги, и запылало лицо. Он действительно действует магически.

– Браво! – по лицу Грениха скользнула усмешка. – Это был блестящий пример дедукции. Так меня еще никто не представлял.

– Я слышал, – начал смущенно Белов, впившись пальцами в край скамейки и заерзав на ней, – вы владеете большим количеством всяческих техник гипноза. Это правда?

– Правда, – ответил профессор. И он очень галантно склонил голову, будто был лордом и они сидели сейчас не в жестком вагоне, а в каком-нибудь почтенном лондонском клубе, в мягких креслах и в окружении высоких полок с книгами.

– Белов, – протянул руку шахматист, – Феликс Петрович. Но для вас просто Феликс. И простите, что был, кажется, резок… Я по-другому не умею проявлять восхищения.

Грених принял рукопожатие с уважением. Рука у него была худая, жилистая, а пожатие тяжелое, пальцы стальные, Феликс чуть не привзвизгнул, ощутив, как в его мизинец вонзилась тысяча острых игл, по лицу скользнула судорога.

– Я весь в вашем распоряжении, – не отрывая восхищенного взгляда от профессора, выдохнул он, но не сдержался, выдернул руку, едва тот ослабил пальцы. – Вы ведь здесь как бы… э-э расследуете дело о Миклоше? Это невероятная удача, что я сел именно в этот вагон. Неспроста так долго выбирал. Я хотел бы присоединиться. И готов обратить всю свою наблюдательность на благое дело!

– И это говорит человек, который приехал на шахматный съезд, опоздав на целый год, – фыркнул Саушкин.

Но Феликс потерял интерес к уполномоченному угрозыска – он в этой игре был всего лишь пешкой. Феликс продолжал пожирать взглядом того, кто занимал его ум вот уже которую неделю подряд. Все же избегая смотреть в глаза и испытывая неуютное чувство, что вступает в сделку с дьяволом.