— Мне нравишься ты, — сказал Гектор. — Но мня не нравится, как ты смотришь по сторонам…

— Вольному воля, — усмехнулась Оля.

— Иначе, — сказал Гектор.

— Что иначе?

— Вольному — Оля…

— Куда ты так спешишь?

— Сейчас тебя, наверное, пригласят…

Оля посмотрела на него с любопытством.

— Сколько тебе лет?

— Скажи мне, сколько тебе лет, и я скажу тебе, кто ты… — засмеялся Гектор. — Приходи ко мне первого мая… Я тебе всё расскажу… — Гектор взял её за руку.

Оля подошла так близко, что в её глазах Гектор увидел себя — перевёрнутого и уменьшенного в тысячу раз.

— Первого мая… — вздохнула Оля. — До первого мая ещё надо дожить… Но я тебе позвоню…

— Пока! — Гектор повернулся и, задевая танцующих, пошёл к выходу.

На улице было необыкновенно тепло, звёзды мерцали, но Гектор почему-то дрожал…

Преподавательница английского языка Валентина Дмитриевна Ильюшина рассказывала про жизнь и творчество Джорджа Гордона Байрона. Солнце светило в окна класса, и лица учеников казались одухотворёнными. Валентина Дмитриевна любила английский язык, любила английскую литературу, любила английских поэтов, а Байрона в особенности, любила она всю свою группу и каждого ученика в отдельности, поэтому она была такая сияющая, такая счастливая, что на уроках её все сидели тихо и не разговаривали…

Байрон в Англии, Байрон в Турции, Байрон в Испании, Байрон в Греции… Там похоронены лёгкие Байрона… Как похоронены? А где же сам Байрон? Ах, увезли… На телеге, тогда железных дорог в Греции не было, везли накрытое попоной тело Джорджа Гордона. По горам, козьими тропами везли тело Байрона греки в коротких штанах и с длинными ружьями за плечами. Текли слёзы по загорелым бородатым лицам… Ах, Байрон, Байрон, зачем ты бросил родную холмистую Англию, зачем оставил свою жену «Принцессу параллелограммов», зачем скакал на хромой ноге по белу свету, на что сдались тебе все эти турчанки, испанки, гречанки, француженки, итальянки, албанки? Зачем написал ты столько стихов и поэм? Зачем писал ты их днём и ночью, на земле и на море, при солнечном свете и при лунном, даже на кораблях писал при сильнейшей бортовой качке, когда дыбились волны и свеча но хотела гореть, и все корабельные доски протяжно плакали… Почему десятиклассник Гектор Садофьев должен сидеть на уроке английской литературы и, открыв рот, слушать твою биографию? Может, он хочет, чтобы у него была такая же биография… Может, он уже придумал себе в сто раз более интересную биографию, чем у тебя, Байрон… И ему скучно, скучно…

Ах, Байрон, Байрон…

«Тоска какая», — написал записку Гектор и передал её Косте Благовещенскому. Костя сидел рядом и слушал Валентину Дмитриевну в отличие от Гектора внимательно.

«Байрон не тоска!» — криво нацарапал Костя на обратной стороне записки. Гектор скатал записку в шарик и выбросил в форточку. Ау, записка!

Впереди сидит Инна Леннер. Белеет шея одинокая… А что, если дать ей щелчка?

Байрон и современное ему английское общество…

— Байрон — лишний человек! — сказал кто-то.

— Поэт не может быть лишним… — возразила Валентина Дмитриевна.

— Лишними могут быть только его герои! — усмехнулся Костя Благовещенский.

— Поэт творит и живёт, — сказала задумчиво Инна Леннер. — То, что он написал, будет нужно потомкам, а то, что он живёт, мешает современникам…

— «Чайльд Гарольд»… Краткое содержание поэмы… — сказала Валентина Дмитриевна.

Гектор развеселился и написал новую записку: «Идёт по горам Байронишка в коротких, коротких штанишках!» Передал записку Инне. Инна прочитала записку, повернулась и покрутила у виска пальцем.

«Инна Леннер съела кернер…» Гектор поперхнулся. Он забыл, что такое кернер. Кернер… Кернер… Ах, эта такая штучка, ей намечают дырки перед тем, как сверлить… Тюк молоточком, а потом сверло ровно идёт, не кривляется…

— Зачем ты съела кернер? — тревожно прошептал Гектор.

— Что? — удивилась Инна.

…Валентина Дмитриевна пересказывала поэму «Манфред».

Окна кабинета английской литературы смотрели в парк. В парке ничего не происходило. А раньше на другой стороне улицы за парком находилась фуражная контора. С утра туда наезжали мужики на подводах, грузили мешки с овсом и увозили их куда-то. Лошади стояли и очереди, нюхали друг другу хвосты, а мужики сидели на скамеечках, курили и поплёвывали под ноги. Инночка Леннер… Выплюни кернер… Тьфу! Гектор представил, как белолицая, вежливая Инночка Леннер выплёвывает кернер, и он, громыхая, катится под стол. «Кто я? Что я?» — написал Гектор третью записку и передал её Косте Благовещенскому. Но Костя, увлечённый рассказами о Байроне, не спешил писать ответ. Гектор давно приметил Костину привычку внимательно слушать всё, что говорится о великих людях. По истории Костя получал исключительно одни пятёрки. «Садись, Благовещенский, — вздыхала Алла Степановна. — Садись, получай свою пятёрку, но не забывай, что основная движущая сила истории — народные массы… По крайней мере, на экзаменах в институт не забывай…»

Гектор задумался. Он вспомнил, как недавно подошёл к отцу и сказал:

— Мне кажется, что во мне сейчас расправляет крылья талант поэта…

— Это всем кажется в твоём возрасте, — усмехнулся отец.

— Но не того поэта, который пишет на бумаге стихи… Другого поэта… — возразил Гектор.

— Когда ты провалишься в университет, — сказал отец, — в тебе расправит крылья талант трагика… Но не того трагика, который всего лишь сочиняет трагедии… На твоём месте я бы больше занимался…

Гектор пожал плечами.

— Все скоро начнут заниматься, и я начну…

— Стоп, — сказал отец. — Пойми одну вещь… Ты сейчас, как стрела на взлёте… А до мишени ещё лететь и лететь… Ты будешь заниматься, я знаю, но по инерции… Как все… А чтобы поступить, придётся бороться, понимаешь, бороться! Нужна одержимость… А у тебя этого нет… Стихи вспомни: «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал». А ты пока одни овалы рисуешь…

Ах, Байрон, Байрон, когда же ты наконец кончишься?

Спохватилась Валентина Дмитриевна за пять минут до конца урока. Прервав рассказ о Байроне, она вспомнила, что надо кого-нибудь и спросить.

— Лёша Казаков! — сказала она по-английски. — Расскажи-ка нам про Перси Биши Шелли… Я ведь на сегодня его задавала?

Лёша — классный комсорг — был высок, плечист и кудряв. В минуты задумчивости лоб его становился похожим на скомканный лист бумаги, так сильно Лёша собирался с мыслями. Черты лица у Лёши мелкие, и Гектор, видя его издали, узнавал только по шапке кудрявых волос, которые росли спирально вверх.