Конечно, злые языки мололи всякое. Однажды, спустя два года после смерти Ильфа, Юрий Олеша явился в Дом литераторов в нетрезвом виде. Он с кем-то ругался, скандалил, хамил… Одним словом, он был пьян и вёл себя соответственно своему состоянию. К нему подошёл Евгений Петров, получивший в том году орден Ленина, и сделал замечание. Дескать, как тебе не стыдно, Юрий… На что пьяный Олеша спросил: «А как тебе не стыдно носить орден покойника?»

Ильф и Петров писали вместе. И писали талантливо. Сейчас практически невозможно определить, кому какая строчка принадлежит. В своих интервью они заявляли, что писали вместе буквально, обсуждая каждую строку, каждое слово…

Все рукописи написаны рукой Петрова. Считалось, что у него почерк лучше.

Некоторые исследователи их совместного творчества полагают, будто Петров больше отвечал за сюжет романов, за последовательность событий, а Ильф - за сам язык, которым эти истории рассказаны. Петров знал - что, Ильф знал - как. В любом случае они прекрасно дополняли друг друга.

Идея написания первого романа принадлежала… Валентину Катаеву. Старшему брату Евгения Петрова. Валентин Катаев в то время был уже состоявшимся писателем и находился в самом зените своей славы. Он подсказал основную сюжетную линию и предложил им – малоизвестным фельетонистам – стать его литературными рабами. Он, мол, наподобие Дюма-отца подбрасывает им оригинальные идеи, они эти идеи разрабатывают и пишут роман, а он, Катаев, правит его, что-то при надобности сокращает, что-то добавляет, а в случае публикации гонорар делится поровну.

Молодые Евгений Петрович Катаев и Илья Арнольдович Файнзильберг – таковы настоящие имена соавторов – естественно, согласились. Их захватила идея написать авантюрный роман. Да и в деньгах они нуждались. В общем, предложение устраивало всех троих.

Однако когда Катаев-старший через месяц прочитал первую часть романа, он осознал, что его так называемые литературные рабы являются истинными мастерами своего дела и способны самостоятельно написать большой, зрелый, смешной сатирический роман.

Глава 9

Следующим в списке стоял Буйко Степан Степанович. Пятьдесят четыре года. Полковник.

Мы подъехали к строгому серому зданию районного управления внутренних дел в десять двадцать пять.

- Ты уж смотри, - предупредил Бурмака, - если этому тоже что-то не понравится – тебя посадят.

- За что? – не понял я.

- Найдут за что. У них много глухих дел. Так называемых «висяков».

Честно говоря, после неудачи с Кантором я и сам слегка мандражировал. Всё-таки милиционер. Крупный чин. Неизвестно, как у него с юмором. Насколько я помню из своего нерадостного опыта нескольких общений с блюстителями закона и порядка – чувство юмора у них довольно специфическое.

Но оказалось, что я волновался напрасно. Не успел я переступить порог его кабинета, как Буйко бойко вылез из-за стола и энергичным бодрым шагом направился мне навстречу.

- Ба, кого я вижу! Оська! Ах ты, жук! Никогда не мог подумать, что увижу тебя в этих стенах. Без наручников. Впрочем, ты всегда уважал уголовный кодекс.

Он взял меня за плечи, рывком притянул к себе и, обняв, похлопал по спине.

- Да, - ответил я, - уголовный кодекс я чту – в этом моя слабость.

Буйко выглядел поджарым, сильным и гораздо моложе своих лет. Он был в штатском. Но даже в костюме он смотрелся бравым офицером.

Немного смущали его голубые глаза. У полковника не может быть таких голубых глаз. Они выбиваются из образа. К тому же глаза излучали доброту и радость.

- Рад, что ты зашёл.

- Лучше прийти самому, чем ждать, пока за тобой приедут.

- Отлично сказано!

Буйко заразительно рассмеялся. Он крепко пожал мою руку и вернулся к своему креслу за столом.

- Кстати, у тебя знакомое лицо, - заметил он. – Ты не сидел?

- А вы что, помните всех, кого сажали?

- Что поделаешь! Мы в ответе за тех, кого заключаем.

И он снова засмеялся заразительно и громко. Так смеются только дети, незамужние женщины и молодые потребители марихуаны.

- У меня к вам дело деликатного свойства. Хочу пригласить на внеплановое собрание тайного общества «Меча и орала». Третьего июля. Явка обязательна.

Я протянул ему конверт с приглашением. Полковник принял конверт стоя.

- Для меня это большая честь, господин Бендер.

- Вы дворянин?

- Не то слово.

- Придётся послужить отечеству.

- Я только этим и занимаюсь.

- Крепитесь!

- Съем рису – он хорошо крепит.

- Запад нам поможет!

- То же самое я говорю, когда принимаю таблетку виагры.

Мы произносили каждое слово серьёзно и даже торжественно.

На прощание мы вновь обменялись рукопожатием и расстались довольные собой и друг другом.

Надо же, думал я. Впервые в жизни я был счастлив от общения с милиционером.

- Как всё прошло? - спросил Бурмака, когда я вернулся. – Небось, в штаны наложил перед полковником.

Но ко мне уже возвратились и моя самоуверенность, и наигранное высокомерие.

- Полковник от меня без ума. А о тебе он сказал, что ты вылитый Тамерлан.

- Откуда он меня знает?

- Этот полковник знает всё.

- Ладно. Куда дальше?

- А дальше, мой юный друг, мы направляемся в мастерскую к знаменитому Митрофану Алмазову.

- Чем же это он знаменит?

- Ты, Андрюша, тёмный, как африканец из посёлка Сизвамве, что в переводе означает «жирафьи какашули». Митрофан Алмазов – самый известный и высокооплачиваемый художник страны. А знаменит он своими скандалами. Только благодаря им может прославиться художник в наше время.

Глава 10

Жизнь Митрофана Алмазова необычна и занимательна. До тридцати пяти лет он был нищим и никому не известным художником. И звали его куда проще: Пахом Копчик. С фамилией ему не повезло, но для чего странные родители ещё и Пахомом его назвали? Должно быть, нежеланным он был ребёнком в семье, нежеланным.

Пахом был талантлив. Это признавали все: и учителя, и коллеги, и друзья, и враги… Возможно, это ему и мешало. Не давало реализоваться. Менее талантливые художники были куда успешнее его. Их спасали фантазия и снобизм. Они снисходительно относились к классической живописи, но любое проявление реализма вызывало на их небритых лицах гримасу презрения. Один из таких написал картину, на которой изобразил дерево с мужскими причиндалами вместо плодов. Картину назвал «Древо жизни». Нашёлся какой-то идиот, купивший «Древо жизни» за семьдесят тысяч долларов. Другой вообще долго не возился. Обрызгал весь холст красками разных цветов из пульверизатора - и готово! Картину