но выспрашивать его при постороннем человеке было неудобно.

— Вы сейчас к нам? — спросил племянник.

— Да я уже заходил минут двадцать назад, никого не застал.

— Вот вам ключ, — предложил Толик, — и подождите маму дома, она скоро будет. А то нам с Люсей надо идти в одно место…

— Спасибо, Толя, но ключ мне не нужен. Погода прекрасная, я подышу воздухом и встречу маму на остановке. А вы идите, ребята.

Он посмотрел им вслед. Девочка не просто шла. Она в своих туфельках с десятисантиметровыми каблучками просто исполняла какой-то ритуальный танец: ее широкие бедра мерно ходили слева направо, а высокий крутой задок напоминал резко выдающееся назад моторное отделение автобуса «Икарус» старого образца. Так и хотелось поставить на него чашку чая на маленьком блюдечке, и видит бог — ни капли бы не пролилось. За племянника почему-то было обидно.

— Да, отхватил себе цацу, — подумал Василий Иванович, — из нее получится тот еще зоотехник…

***

Встреча с сестрой вышла безрадостной и непродолжительной. За эти годы она сильно изменились. Стали седеть волосы, на лице появилась сеть морщинок, вид у неё был уставший. Явно смущаясь, с красными пятнами на лице и отведя глаза, Элла призналась, что не хотела бы, чтобы брат встретился с ее мужем, у которого в обкоме партии, где он работал, были неприятности из-за попавшего в тюрьму свояка. Она предложила, если это возможно, встретиться в любой день где-нибудь в другом месте. Василия Ивановича охватило чувство стыда, но сестру он ни в чем не винил, прекрасно зная и ее супруга, и жизнь ее с ним. Она по-прежнему оставалась самым близким для него человеком, но сейчас, медленно проходя по пустынным вечерним улицам родного города, он испытывал щемящую горечь, как человек, который что-то важное потерял. Когда-то один его знакомый, летчик-испытатель, любивший давать советы на любые случаи жизни, любил говаривать:

— Не знаешь, что делать — не делай ничего! — и утверждал, что это проверенное правило спасло немало людей его профессии.

Василий Иванович подумал, что это действительно так, но только не в его случае. Сейчас первым делом нужно найти, где бы переночевать, следовательно, опять-таки что-то делать.

На улице было свежо, легкий ветерок вкрадчиво и хищно поигрывал пугливыми ветвями замерших деревьев.

Куда пойти? С его деньгами и справкой об освобождении в гостиницу — не очень приемлемо. Сейчас еще не поздно, часок-другой можно просто погулять, но попозже он уже будет вызывать внимание, а это ему ни к чему — с его-то справкой… День оказался слишком длинным. Чувство голода куда-то отступило, сейчас хотелось только одного: спать, спать, спать…

Конечно, есть здесь и несколько его приятелей, но не хотелось к ним идти: слова утешения, расспросы, советы… Наконец, просто обидно — этот вечер он представлял себе совсем не так. Василий Иванович зашел в дежурный гастроном, взял 200 грамм колбасы, батон и бутылку кефира, нашел в ближайшем скверике скамейку в темной аллее и присел перекусить.

Невдалеке сидела парочка. Судя по всему, там разыгрывалась прелюдия. Василий Иванович невольно прислушался. Женский голос вздрагивал просяще:

— Ну, Сашенька… Не надо… убери руки… ну, я тебя прошу… Посмотри, уже поздно, давай пойдем, а? Мне завтра рано на работу… ну, какой же ты…

Мужчина отвечал неразборчиво и односложно. Чувствовалось, что он твердо решил добиться своего. Голос женщины понемногу угасал. Ветерок исчез так же незаметно, как и начался. К удивлению Василия Ивановича, парочка неожиданно встала и направилась к выходу из сквера. Он попытался мысленно представить себе лицо женщины, сумевшей отсрочить домогательства непреклонного Саши, которому, возможно, завтра тоже нужно было рано идти на работу. Почему-то перед глазами немедленно возникла стройная дама из купе. Ухоженное лицо, ленивое тело… Как достойно она несла себя по перрону…

— Ну и чушь лезет в голову, — подумал он, — будет такая сидеть ночью в садике.

Стало прохладнее. И он вдруг осознал, что адрес, который дала ему утром дворничиха, когда он мечтал только об одном — побыстрее избавиться от нее, превращается в реальность. Похоже, предопределенную всем ходом событий дурацкого незадавшегося дня.

Гл. 4

На улице Мицкевича тихо. Фонари не горят, как и прежде, но все дома с давних пор знакомы до боли. Вот в этом, двухэтажном, жил много лет назад Генка, нежный друг детства, соученик и добрый товарищ, бросающийся без колебаний на любого в драку, лишь стоило произнести вслух его уличную кличку — Макака…

Уже много лет бороздит он моря и океаны, то ли штурман, то ли еще кто-то, и нет, наверное, для его нынешних товарищей надежнее парня во всем белом свете. И тут же вспомнился отец Генки — здоровяк-сверхсрочник с постоянно обветренным бурым лицом, любивший пару раз в месяц после получки основательно приложиться. И каким смешным кажется теперь, спустя столько лет, грустный рассказ школьного приятеля о подарке, который его мать преподнесла отцу, бравому вояке, аккурат к 23-му февраля, любимому празднику Советской Армии.

Не выдержала тихая простая женщина вопиющей несправедливости, многолетно чинимой ее супругу безжалостным армейским руководством, пошла со слезной жалобой к командиру части и выложила полковнику свои обоснованные претензии. Все рассказала как есть: и как познакомилась она с сержантом-танкистом Федей, когда он лечился в госпитале после ранения, и как раз и навсегда полюбили они друг друга. После войны Федор остался на сверхсрочную, тогда-то они и расписались. А как служил ее Федя! Никогда не жалел себя, все для армии, все для батальона. Не считался со временем, приходил иной раз под утро — а как же: боевая готовность того требует!

Скажет ей, бессонно ждавшей любимого, бывало: — Ты жена военного, Галя, привыкай — учения… Наша жизнь молодая принадлежит Родине, служба превыше всего — терпи, родная!

Наскоро перекусит и бегом в часть. Военная косточка!

Однажды после таких учений к ним в дом пришла беда. Явился однажды Федя заполночь, грустный, от ужина отказался. Долго сидел за столом в кухне, курил папиросы, молчал убито. Она и так, и сяк, и что случилось, Феденька, ну не молчи же, родной… Всплакнула разок — другой, бабьим сердцем жалея непутевую головушку своего суженого, тут и открылось: оказывается, утопил он на учениях, преодолевая водную преграду, свой танк Т-34. Чего они только ни делали — достать не могут, уже полбатальона за ним ныряло, но вода шибко мутная, да и тяжелый больно. В общем, приказ по части вышел, чтобы платить ему, Феде, с получки стоимость танка по 25 % ежемесячно, пока не выплатит