Четыре дня назад девчонки были счастливы через край. Вытащив из вагона тяжелую сумку и грохнув ее на асфальт, Настюха растопырила руки, не обращая внимания на обтекающую толпу, завопила своим тоненьким наглым голосом: Ну, столица, смотри у меня! И сделала не сильно приличный жест.

Всю дорогу в поезде Настя составляла раскладки – она ехала заводить свой бизнес, делать карьеру какой-нибудь секретарши в банке или крутой инофирме, или наконец можно было выйти замуж за крутого… выбор был велик, подходило все, что показывали по телеку! Надо было торгануть своей красотой на всю катушку, и что-то из задуманного, не сомневалась Настя ни минуты, очень даже должно было сработать.

Счастливые от свободы, растревоженные новой жизнью, охватившей их со всех сторон, они поселились у Ольги Сюйкиной, Настюхиной однокашницы, третий год уже жившей в Москве. Квартира была на окраине, однокомнатная, Сюйкина обрадовалась, раскричались на лестничной клетке, побежали в магазин – вина накупили, просидели до утра и даже всплакнули раз несколько. Всё вспоминали безмятежную жизнь в привольной Сибири. Ольга ругалась на кризис, на санкции, на иностранцев, сворачивающих бизнес в России, и тут же хвасталась несметными московскими возможностями, блатной работой, легкими и большими заработками, которые были еще год назад, рассказывала случаи, когда человек за полгода поднимался до трехсот тысяч в месяц. Девчонки слушали про московские трудности и не слышали. По сравнению с Белореченском… Если так все плохо, возвращайся, – хохотала Настя, – будешь грибы сушить и на трассе продавать! Катя тоже улыбалась, вспоминая красивые дома, больнично-чистые тротуары в центре, роскошные витрины, потоки машин, в которых совсем не было «жигулей», а еще сверкающие вечерние лимузины, театры, рестораны… и тоже не верила Сюйкиной.

Москва ошеломила, за эти дни они ничего не успели сделать. У них было припасено несколько адресов с недорогими квартирами и куча предложений по работе, но все эти почти за так сдаваемые квартиры оказались липой. Они заехали в одну риэлтерскую контору и прозвонили несколько адресов. По работе даже не звонили. Зато две обзорные экскурсии по всему городу проехали, в ГУМе-ЦУМе были, на Арбате, на Тверской по витринам рты поразевали, на Красной площади гуляли. Настя кайфовала по полной, у нее на радостях расходные деньги кончились и пошли уже отложенные на квартиру. И тут Ольгин хахарь, с кем она впополам снимала квартиру, выставил их за дверь. Трезвый. Без предупреждения. Надоели и все, идите на хрен! Езжайте в свой Мухосранск!

Переложились. Растолкали в дорожные сумки вещи из пакетов и дотащили их до кафе. Взяли чаю, поели холодную курицу-гриль, что покупали в дом Сюйкиной, шампанское открывать не стали. Бутылки теперь только неприятно громко брякали друг о друга и об пол, да оттягивали руки. Снова сели на лавочки. Зал был просторный, длинные ряды новеньких, не порезанных и не ободранных еще кресел стояли в центре, вокруг закрытые на ночь магазинчики, да несколько заведений: трактир, чайхана и бистро.

После часа ночи народ попритих, полицейские пару раз прошли, рассматривая, у кого-то проверили документы. Последний раз встали втроем напротив девчонок, один нагло стал их изучать, другие тоже поглядывали и улыбались между собой. Молодые совсем, лет по двадцать пять. Настя, отвернувшись, достала старые билеты, так, чтобы они видели, повернулась к Кате и, тыча пальцем в билеты, зашептала:

– Сейчас привяжутся, козлы, – сунула билеты в сумочку и снова улеглась на плечо Кате.

Полицейские удалились неторопливо. Три проститутки поднялись с первого этажа на эскалаторе. В коротких юбках, распахнутых декольте, накрашенные. Толстуха в зеленых колготках, шедшая последней, с вызовом глянула на девчонок.

– Видала, лярвы! Разоделись… – Настя внимательно провожала их глазами. – Слушай, а где они работают? Может, в комнате матери и ребенка?

Проститутки стояли у рамок металлоискателя и спокойно о чем-то разговаривали с полицейскими.

– Клиентов нет и ментяры сойдут, – улыбалась презрительно Настя… – Черная юбка с зелеными колготками! Прикинь!

– У нас утро. – Катя смотрела на часы. – Мать уже встала, она сегодня к Федору едет. Ты по дому скучаешь?

– Нет, – отмахнулась Настя, – у меня баба Дина одна, чего мне скучать, я ей звоню каждый день…

– Отец почти не спал перед моим отъездом. – Катя виновато глядела на сестру.

– Знаешь, что?! Я никогда не буду скучать! Никогда! Вот я… Нет, ну совок, короче, чего говорить! – Настя заводилась. – Ты видела, как здесь?! А там?! И почему я именно там должна жить?!

Катя молчала.

– Прямо перед нашим отъездом в администрации встречу устроили с молодежью. Ну мы с девчонками пошли для прикола. Школьников в парадной форме нагнали! В президиуме – глава администрации, замы его, по культуре, по воспитанию молодежи, ну все, короче! И давай свою туфту гнать – про грязь на улице кто-то спросил, мол, мусор в центре, урн нету, никто не убирает. А глава встает так, улыбается, будто он всем брат родной… – а вы сами-то не сорите, товарищи, – Настя изобразила главу администрации, страдавшего косоглазием, – и тех, кто сорит, укоряйте. Оперотряды, говорит, создавайте, с грубостью и хамством боритесь! И давай свою песню без остановки! Идиот косой! А школа? – ему школьники вопрос задают: когда, мол, школу новую закончат? Восемь лет мимо фундамента ходим! Он, – Настя опять скосила свои голубые глаза к переносице, – тут виноваты, товарищи, с плохой организацией заключили договор, сейчас ищем нового подрядчика. А-а?!! Восемь лет на нее деньги выделяют и сами воруют! Ему хоть ссы в глаза, все божья роса. И все сидят и молчат! Это что такое? Почему я там должна жить?!

– Да я не про это… – Катя улыбнулась растерянно, – я про отца думаю… Не получится, наверное, мы тут ничего не знаем… Точно, что дурочки деревенские…

– Ну ладно, почему дурочки?! Все нормально будет. Устроимся, мы же еще не искали… – Она задумалась на секунду, потом зевнула, прикрывая рот рукой. – Куда завтра попрем?

Не спалось, время тянулось медленно, в полтретьего ночи опять сели в чайхану за приятные новенькие столики из серого пластика. Посетителей не было. Смуглый симпатичный буфетчик яркой восточной внешности подошел к ним, молча вытер и без того чистый стол, они ничего не заказывали, просто следили за его движениями, и он не стал ничего спрашивать.

– Давай хоть чаю возьмем, неудобно… – предложила Катя, когда парень вернулся за свою стойку.

– Перебьется! Тут чай по цене коньяка, небось! – Настя достала большой ежедневник, оттуда выпала газетная вырезка. – О! видела?

– Что? – Катя взяла вырезку.

Газета была на серой бумаге, на снимке плохого цвета изображена девица в купальнике.

– Вот, бабец приехала из Черемховского района и выскочила за миллионера! На Рублевке живет! Вон, смотри тут дом ее… – показывала Настя.

– И что?

– Да ты посмотри, какая корова?! И морда, глянь, да еще губы себе раздула. У нас таких пацаны по посадкам таскают, когда сильно пьяные. Представь, если бы меня этот миллионер увидел! – Настя кокетливо склонила голову к плечику и стрельнула глазами.