Сосредоточенно орудуя вилкой, Мало снова заговорил:

– Да, я давно сдерживал ярость и выплеснул ее на Бертрана.

– Ярость на кого?

– Много на кого, всех не перечислить!

– Правда? Уверена, что ты не назовешь больше десяти человек.

Мало начал перечислять, не задумываясь. Он загибал пальцы, пока называл:

– Мать, отец, Жюстин, Бенжамин и…

Его возбуждение улеглось так же внезапно, как и возникло. Он вдруг подумал, как глупо, что он так разоткровенничался перед незнакомой женщиной.

– Всего пять человек! – сказала Фуэнг.

– Нет, четверо.

– Ты пятый!

– Я?

– Ну конечно, ведь именно ты страдал от сдерживаемой ярости все эти годы! Разве не так? Ведь ты наблюдал, как гнев разъедает все твои отношения, как из-за тоски тускнеют краски жизни. Это еще если не вспоминать о стыде, который ты пытаешься похоронить где-то глубоко внутри себя. Так что именно ты сам больше всего страдаешь от этой ярости!

– Вы ничего обо мне не знаете и не имеете права судить! – возразил Мало, задетый словами старухи.

– Я не хотела обидеть тебя, мне жаль, если так получилось, – мягко произнесла Фуэнг и коснулась его руки в знак примирения. – Тридцать дней – это короткий срок, необходимо быть искренними друг с другом, откровенными, если мы хотим чего-то добиться. И первое правило – это доброжелательность! Никто никого не осуждает, Мало! Все, что мы говорим друг другу, давай воспринимать как подарок.

Мало по-прежнему не понимал, чего от него хочет старушка, но в этот момент он согласился с ее словами – как-никак, а убеждать она умела! Когда он доел тарелку с пад-тай и съел том кха, Фуэнг спросила, понравилась ли ему стряпня ее дочери. Мало смутился, что так быстро все съел и не поделился с собеседницей, и он придвинул ей остаток супа.

Фуэнг нежно улыбнулась ему.

– В моем возрасте есть уже особо и не хочется. Мне было приятно смотреть на то, с каким аппетитом ешь ты.

– Должен признаться, что у меня были некоторые сомнения, когда вы предложили мне выбрать угощение, но это действительно вкусно.

– Расскажи мне о тех четырех.

– О ком?

– О твоих родителях, Жюстин, Бенжамине…

Мало не ожидал такой просьбы. Он никому не рассказывал о том, как умерла его мать. И все же его не оставляло странное ощущение, что этой незнакомой женщине он может рассказать все что угодно, сбросить к ее ногам груз, который давит на его плечи. И вот сдавленным голосом он начал рассказывать о бессмысленной, жестокой автокатастрофе, погубившей его нежную мать. Этот безжалостный удар судьбы, поразивший его в самое сердце и до сих пор отдававшийся в груди отдаленной болью, разрушил его невинное, счастливое детство. Он рассказал Фуэнг о своем отце, который после гибели жены ударился в пьянство, ушел с головой в работу и совершенно позабыл о собственном сыне, так что он в возрасте восьми лет оказался в детдоме и только благодаря упорству бабушки и дедушки обрел новый дом в Перрос-Гиреке, когда они стали его официальными опекунами. Он рассказал о том, что нежность Маду, забота Капитана, дружба Бенжамина и, конечно же, любовь Жюстин залечили на какое-то время его зияющие раны.

Мало взглянул на Фуэнг и увидел вдруг, что ее глаза полны слез. Эти слезы заставили его вспомнить о своих страданиях.

– Продолжай, – настаивала она.

– Я сумел начать новую жизнь в этой новой семье, в новом городе. Я наивно верил, что тоже имею право на счастье. Боль просыпалась в сердце время от времени, когда я вспоминал о матери или об отце, без которых мне было плохо. И, несмотря на все это, я научился любить. Мы с Жюстин были влюблены друг в друга, я позволял ей любить себя, пока…

Мало машинально окунул ложку в красный карри и поднес ее ко рту. Он почувствовал, как острая приправа обожгла ему рот, и жжение это было таким же болезненным, как мучившие его воспоминания. Фуэнг протянула ему свежий кокос, кокосовая вода мгновенно облегчила жжение.

Он пытался восстановить в памяти тот самый момент, когда все изменилось, перевернулось с ног на голову.

– Это случилось в июле 2008 года, мы тогда только отпраздновали двадцатилетие нашей дружбы, кажется, будто это было вчера, – вспоминал он.

– Это было вчера, – кивнула в ответ Фуэнг.

– Я прямо вижу, как обнимаю Жюстин, говорю ей, что волноваться не о чем, она создана для этой работы. Студенты ждали результатов перед воротами медицинского факультета Университета Ренна. Она не спала всю ночь, поэтому мы приехали рано. Я прошептал ей на ухо, что она будет лучшим врачом на свете. Трое мужчин вывешивали длинные списки с именами студентов. Я читал список тех, кого приняли, а она искала свою фамилию среди тех, кто срезался. Люди двигались, толкались, я закричал, что ее приняли. Она повернулась ко мне, будто бросая вызов сотням молодых людей, пытавшихся подобраться поближе к воротам. Я потянул ее за руку, чтобы показать ей ее имя среди тех, кто будет учиться на первом курсе. Она поцеловала меня, взяла за руку и повела на другую улицу, где ее ждали Бенжамин и Сэмюэль. Я рассердился, мне не особенно нравился этот Сэмюэль, который с начала лета пристроился к нашей компании. Бенжи все еще был моим другом, но я замечал, что он флиртует с Жюстин. Она бросилась в объятия нашего лучшего друга, а потом обняла и Сэмюэля, который ответил ей слишком горячо, на мой взгляд.

Мало снова попытался поднести ложку острого карри ко рту: жгучий перец заглушал горечь его воспоминаний.

– На следующей неделе я ждал важных новостей. Бабушка сообщила мне по телефону, что я тоже сдал экзамены и что у меня королевский выбор: Политехнический институт, Парижский университет и возможность поступить в престижный американский Гарвардский университет! Гарвард был моей мечтой, но я решил выбрать Политехнический институт, чтобы не уезжать далеко от Жюстин. Я накупил пирожных и, счастливый, отправился к возлюбленной. Жюстин открыла дверь, смутилась, и я сразу понял, что она не одна. Как сумасшедший я вбежал в комнату и увидел Сэмюэля, развалившегося на кровати… нашей кровати… он открыл один глаз, поздоровался со мной и снова заснул. Я был готов убить его, но меня будто парализовало, я не мог произнести ни слова. Я искал объяснения во взгляде Жюстин, но она смотрела в другую сторону. Она пробормотала лишь еле слышное «прости». Я выскочил на лестницу и столкнулся там с Бенжамином. По его смущенному взгляду я понял, что он знает обо всем. Он тоже опустил