– Мерсье, угомонитесь. При всей абсурдности темы, я считаю, что шутить такими вещами недопустимо.

Эжени выпрямляется в кресле, тянет шею, прислушиваясь, – она впервые за все время в салоне заинтересовалась беседой.

– Это не только абсурдно, но и опасно. Вы читали «Трактат о духах»?

– К чему терять время на эти небылицы?

– Нужно знать, что критикуешь. Я вот прочитал и смею заверить, некоторые пассажи глубоко оскорбили мои христианские чувства.

– Что тебе за дело до слов человека, который якобы общается с покойниками?

– Он заявляет, что нет ни ада, ни рая, и оправдывает прерывание беременности на том основании, что плод, дескать, не наделен душой!

– Какое кощунство!

– Да по нему виселица плачет!

– Как зовут человека, о котором вы говорите?

Эжени встает с кресла; к ней сразу подходит слуга, чтобы забрать пустую чашку. Мужчины оборачиваются и с удивлением смотрят на юную особу, которая до сих пор тихонько сидела и молчала, а теперь вдруг позволила себе задать вопрос. Теофиль замирает, охваченный опасениями – сестра непредсказуема, и всякий раз, как она открывает рот, не обходится без скандала.

Фошон, стоя возле канапе с сигарой в руке, улыбается:

– Птичка с гусиными перышками наконец-то подала голосок. И что же тебя так заинтриговало? Надеюсь, ты не спиритка?

– Пожалуйста, скажите, как зовут того человека.

– Аллан Кардек. Чем он раздразнил твое любопытство?

– Вы слишком пылко его обсуждали. Раз уж ему удалось пробудить такие страсти, он, должно быть, в чем-то прав.

– Или грубейшим образом ошибается.

– Я постараюсь составить об этом собственное мнение.

Теофиль проталкивается среди гостей к Эжени, хватает ее за руку и шепчет в ухо:

– Если не хочешь, чтобы тебя распяли на месте, советую немедленно уйти.

В его взгляде читается не столько суровость, сколько беспокойство. Эжени чувствует, как со всех сторон ее полосуют неодобрительными взглядами с ног до головы. Она кивает брату и с прощальным жестом покидает собравшихся. Во второй раз за два дня ее уход сопровождается гробовым молчанием.

ЛУИЗА

22 февраля 1885 г.

– Снег такой красивый. Мне хочется погулять в парке.

Прислонившись плечом к оконному стеклу, Луиза меланхолично водит мыском ботинка по плитке пола; полные руки скрещены на груди, рот кривится в гримаске. За окном идеально ровный снежный ковер поблескивает на парковых лужайках. В снегопады умалишенным запрещены прогулки. Одежда, которую им выдают, недостаточно теплая для зимы, а хрупкие тела уязвимы – подхватить воспаление легких проще простого. К тому же, резвясь в снегу, они могут перевозбудиться. Так что всякий раз, когда вокруг становится белым-бело, пациенткам Сальпетриер дозволяется гулять только по дортуару. Женщины бродят из угла в угол, разговаривают с теми, кто не отказывается их слушать, двигаются безжизненно, играют в карты без особой охоты, разглядывают собственное отражение в оконных стеклах, заплетают косы соседкам – и все это в атмосфере смертельной тоски. Утром они открывают глаза, и сама мысль о том, что нужно как-то пережить долгий день, наполняет усталостью тела и мысли. Здесь нет часов, поэтому время кажется застывшим, а дни – нескончаемыми. В этих стенах, где единственное событие, вносящее разнообразие, – осмотр у врача, время – заклятый враг. Оно выдергивает на поверхность глубоко запрятанные мысли, будит воспоминания, распаляет тревоги, возвращает сожаления. От времени, которое неизвестно когда закончится и закончится ли вообще, здесь страдают отчаяннее, чем от самих недугов.

– Хватит ныть, Луиза, иди посиди с нами.

Тереза – толстуха с морщинистым лицом, – расположившись на своей койке, вяжет шаль под любопытными взглядами поклонниц. Руки с искривленными пальцами неутомимо вытягивают петельку за петелькой. В ее подарки наряжаются с удовольствием и гордостью, носят их как драгоценный знак внимания и заботы, которыми тут никто не избалован.

Луиза пожимает плечами:

– Лучше побуду у окна.

– Если долго пялиться на волю, станет только хуже.

– Нет, наоборот, сейчас как будто весь парк принадлежит мне одной.

В дверном проеме возникает мужской силуэт – молодой интерн обводит взором дортуар и замечает Луизу. Девушка тоже его видит – и сразу расплетает руки, распрямляется, пытается сдержать улыбку. Он кивает ей многозначительно и исчезает в коридоре. Луиза, украдкой осмотревшись, ловит неодобрительный взгляд Терезы, тотчас отводит глаза и торопливо выходит из дортуара.

В пустой палате распахнута дверь, но ставни опущены. Луиза, войдя туда, осторожно прикрывает за собой створку. Молодой человек ждет ее в полутьме.

– Жюль…

Девушка бросается в его объятия, сердце у нее колотится так, что вот-вот выпрыгнет. Жюль гладит ее по волосам на затылке, и все тело Луизы охватывает дрожь.

– Где ты пропадал эти несколько дней? Я тебя ждала.

– Навалилось много работы. Я и сейчас ненадолго, меня ждут на лекции.

– О нет!

– Луиза, потерпи. Совсем скоро мы будем вместе.

Интерн берет ее лицо в ладони, гладит по щекам большими пальцами.

– Позволь тебя поцеловать, Луиза.

– Нет, Жюль…

– Сделай одолжение. Я весь день буду чувствовать вкус твоего поцелуя.

Она не успевает еще раз возразить – Жюль склоняется к ней и нежно целует. Он чувствует сопротивление, но все равно продолжает, ибо лишь настойчивостью можно добиться своего. Его усы щекочут полные губы девушки. Украденного поцелуя Жюлю мало – он принимается мять ее грудь, тогда Луиза его резко отталкивает и пятится. Ее руки и ноги дрожат, колени подгибаются, и она, сделав два шага, опускается на край кровати. Жюль, как ни в чем не бывало, подходит и встает перед ней на колени:

– Ну зачем ты так, крошка? Я же тебя люблю, ты ведь знаешь.

Луиза его не слышит, ее взгляд неподвижен и устремлен в пространство. Сейчас она снова ощущает на своем теле руки тетиного мужа.

* * *

Все началось с пожара на улице Бельвиль. Луизе едва исполнилось четырнадцать. Она спала в дворницкой, в одной каморке с родителями, когда на первом этаже разбушевалось пламя. Проснулась от жара и, еще полусонная, почувствовала, как руки отца подхватывают ее и выталкивают в окно. С другой стороны Луизу приняли соседи, стоявшие на тротуаре. У нее кружилась голова, и было трудно дышать. Она потеряла сознание, а в себя пришла в доме у тетушки. «Теперь мы твои родители», – сказали ей. Девочка не плакала. Смерть представлялась ей временным явлением – настоящие родители обязательно оправятся от ожогов и скоро придут за ней. Так что, решила она, нет смысла впадать в уныние, нужно просто ждать.