Тут дверь в подъезд хлопает и на лестнице появляется пьяненький дядька, из серии бомж типа «пес», и такая же деваха, сожительница, наверное. Деваха меня увидела и давай верещать: «Спасите Гошу!»

Я спрашиваю:

– Которого из них?

– Моего!

– А который твой?

И пьяному говорю:

– Ты Гоша?

– Нет, – отвечает, – я Володька!

– А что с Гошей случилось?

Деваха, размазывая слезы и сопли, сообщает с украинским акцентом, что Гоша с утра похмеляться не стал, и вообще вроде как не дышит.

Володька, как это услышал, рванул вниз по лестнице и бегом из подъезда. Я деваху спрашиваю:

– Ты с Гошей живешь?

– Да, – говорит, – живу, то есть жила.

И в рев.

– Ты не реви, а собаку убирай, а то мы к твоему Гоше не попадем никак.

И вот тут самое интересное и начинается: собака не уходит. Рычит только злобно. Тетка мнется, скулит плаксиво:

– Она же меня так хорошо слушалась. Она писать со мной ходила.

– А сейчас что не идет? – спрашиваю. – Видать, писать не хочет.

«Зови ментов, – говорю Пашке, – пусть разгоняют или отстреливают к черту».

Деваха сначала опять в причитания, как ей, мол, собачку жалко, потом спохватилась: «Мне Гоша дороже»! Пошли в машину вызывать ментов с «Алтая», потому как собака девку в квартиру пустила, а нас нет, а мобильных телефонов тогда не было.

Вызвали. Где-то минут через тридцать подкатил красивый милицейский «Форд», из которого вышли два прапора с автоматами. Тот, который старшой, увидел весь этот бардак и заявил, что он песика из автомата расстреливать не будет, пускай территориалы приезжают. У них, мол, пистолеты, вот пусть они и разбираются. Пошли звонить территориалам, а Гоша, похоже, стынет.

Тут бульдог принимает нестандартное решение и отступает к дивану. Прыгает на него, полаивает, потом с куском мяса в зубах начинает круги нарезать. Я, грешным делом, подумал, что он его от хозяина отгрыз, но нет. Уже потом, когда пса отогнали, Гоша целым оказался. Он хоть и алкаш был, а мясо для собачки специально покупал. И не какое-нибудь…

Еще через час-полтора приехали территориалы на УАЗике. Сержант с автоматом, а лейтенант действительно с пистолетом. Тот, который с пистолетом, в квартиру заглянул и тоже в собачку отказался палить.

– Она, – говорит, – на хозяине сидит. Вдруг я в него попаду?

– А ты стреляй ей в голову.

– А давайте ее подушками закидаем, – осенило тут территориала с автоматом.

Деваха нырнула в маленькую комнату и принесла груду подушек – от диванных до думки. Стали закидывать подушками. Удачно. Сбили песика с мужика, загнали в угол. Бульдог маленький, кряхтит под подушками, слюни пускает, его еще шваброй прижали для надежности… Тут мы смогли к Гоше подойти и осмотреть. Судя по трупному окоченению, он часа четыре как помер. Там не только челюсть прихватило, а еще и руки. А пятки у него были черные не потому, что он так сгнил, а просто потому, что был грязен.

Самое смешное, что, когда сотрудники внутренних органов убедились, что Гоша умер сам собой, они тут же переключились на его сожительницу. Выяснилось, что регистрации у нее московской нет, она действительно жительница Украины, ну и…

А мы поехали на подстанцию. Слава Богу, на пересменку успели вовремя.

Сейчас все обсуждают законодательную инициативу про гражданский брак. Но надо сказать, что наши коты эту тему подняли много лет назад. Дело было так: Евгения Мария Сеньчукова (тогда еще просто Маша, а не монахиня Елисавета) переписывалась со своим главным редактором Анной Даниловой. Писала она с компьютера и в какой-то момент оставила его, чтобы пойти на кухню и приготовить себе, может, чай или еду какую-то, не помню… Через несколько минут звонит ей возмущенная Аня: «Что за ахинею ты мне прислала?!» Маша недоуменно отвечает: «Я тебе ничего не присылала, я вообще на кухне!» – «Ну сходи, посмотри!» Маша идет в комнату и видит, что Ане направлен текст следующего содержания: «GRAZJDANSKY BRAK», ниже «grazjdansky brak», затем ноль и восемьдесят восемь единиц с восклицательным знаком в конце. В доме никого, кроме трех котов, не было. При этом тема про гражданский брак дамами не обсуждалась, слов этих они в переписке не употребляли и программы-транслитера на этом компе не было. Так коты обозначили направление законотворчества в России.

Бригада реанимации платного отдела скорой помощи выехала в ночь.

Клиенты – молодая супружеская пара – были шумны и настырны. Они с напором рассказывали про несчастного дедушку, умирающего от непонятной болезни в дебрях Тверской области на родном сеновале. На робкие попытки диспетчера перенести вызов на утро клиентка жестко пригрозила разборками у главного врача. Сумма их не пугала.

– И только реанимацию! Дедушка в очень тяжелом состоянии! – непреклонно вещала дама.

Почему нужно было тянуть до ночи, если дед болел уже неделю, было непонятно никому, но воля клиента – закон. Значит, надо ехать. Хотя и очень не хочется.

Доктор Гарик тяжело поднялся с койки и взял коммуникатор:

– Нет, никаких родственников в ту сторону! А если «авто»? Не положено! Обратно – да, если состояние позволит, кого-нибудь возьму!

Гарик шипел как разъяренный кот. Фельдшера Равиль и Виталик были поспокойней, но ехать не хотели и они. Только водитель Димон радовался возможности всласть погонять по пустым дорогам.

Родственники поехали на своем «Кайроне», и желтый реанимобиль плавно тронулся с места.

Дорога, как ей и полагалось, вилась серою лентой. Димон давил на газ. Гарик спал на носилках, Равиль дремал в кресле. Виталик сидел рядом с водителем, напевая веселые песенки, дабы Димон не уснул. Он уже спел «Владимирский централ», «Подмосковные вечера», еще пару десятков песен, и уже начал задорное музыкальное повествование про резинового ежика. На востоке подымалась заря…