— всего квартал от его дома до моего… и хоть я уговаривала себя не переступать границы, вскоре уже просто не могла удержаться.

— Хватайтесь за меня, Юстина Борисовна! — по-джентльменски предлагал Ростислав, когда я спускалась с крыльца во тьму долгой северной ночи. Мои каблуки все норовили разъехаться на льду, и я цеплялась за крепкую макаровскую руку и изредка издавала испуганный писк.

— Прелести северной зимы! — возмущалась я. — Минус пятьдесят и гололед с августа по июнь!

— Да-да, — соглашался он, — южные хлипкие организмы здесь не выживают.

— Это мы еще посмотрим, кто здесь хлипкий южный организм!

Я вздернула голову, но тут же поехала, и Ростиславу пришлось меня подхватить, чтобы я не упала на колени. На несколько секунд мой нос уткнулся в воротник его теплой куртки, и кедр, сандал и что-то еще заставили мое тело полыхнуть жаркой волной.

— Ах да, и я забыл, что Юстина Борисовна у нас сделана из крепкого деревенского дуба, — сказал он, отстраняя меня и глядя мне в лицо серьезным серым взглядом. — Коня на скаку и в горящую избу с разбега… все правильно, ничего не забыл?

— Как же ты меня раздражаешь иногда своими «деревенскими» шпильками, — сказала я, оглядываясь на ярко горящие окна моего отдела: девчонки закрывали месяц и оставались допоздна, и я могла поклясться, что заметила силуэт Тамары за вертикальными полосками жалюзи. — А этой все неймется, смотри-ка.

— Как неймется, так и переймется. — неожиданно резко сказал Ростислав и потянул меня за собой, вынуждая отвернуться. — Кстати, о «раздражаешь». Какого рожна к вам сегодня снова приходил этот механик, Корецкий? Опять ты начислила ему зарплату меньше, чем мне?..

* * *

На перекрестке с улицей Геологоразведчиков была авария. Легковушка влетела в автобус, кругом стояла полиция, мигала, разгоняя сумрак, машина скорой помощи, надрывно сигналили друг другу торопящиеся объехать страшное место водители.

Я откинулась на сиденье, мирясь с неожиданной задержкой, когда зазвонил телефон. Это был Лукьянчиков, и я ответила на звонок, сказав, что уже еду. Костя знал об аварии: как раз ковырялся в Интернете, и я сказала, что вижу ее своими глазами.

— Пишут, что шесть погибших. — Он вдруг как-то резко притих. — Ты на маршрутке?

— Нет, — сказала я. — Я с коллегой.

Мне пришлось собрать всю силу воли, чтобы не покоситься в сторону Ростислава.

— А у коллеги есть имя?

— Да, — сказала я. — Я скажу тебе дома.

— Можешь не говорить, — сказал Костя и положил трубку так быстро, что последнее слово я едва услышала.

Глава 5

Ростислав Макаров воспитывал сына, Сережку, Сергея Р-р-ростиславовича, как тот отрекомендовался мне, когда однажды в метель Ростислав заехал по пути на работу за мной с ним вместе. Он иногда подвозил Сережку до школы просто так, потому что скучал и хотел побыть с сыном, порасспросить его об учебе и всяких мужских делах. Меня они ни капли не стеснялись, даже наоборот; уже скоро Сережка стал считать меня своей и вопил: «Юстина Бор-р-исовна, здр-р-расте!», когда я открывала дверь в салон.

В тот год Сережке исполнилось восемь, и он пошел во второй класс. Сережка бойко рассказывал мне о компьютерных играх, в которые играл, спрашивал, в какие играю я, делился впечатлениями о школе, рассказывал о том, что попросил у отца на день рождения новый планшет взамен старого, который «не тянет». Ростислав лишь однажды сказал ему:

— Ну, с тобой в разведку не пойти, все секреты выдашь, — когда Сережка заговорщически поведал мне, что играет в игры «18+» и мочит зомби почем зря.

— Юстина Бор-рисовна, да мне папка сам разрешает! — тут же оправдался он. — Я эти игры лучше него прохожу. А вы играли в последний «Фар Край»? Там такая оперативка нужна, восемь гигов, я как увидел…

— Почему ты ему разрешаешь? — спросила я, вклинившись в крошечную паузу между Сережкиными вдохами. — Там же головы отрывают и внутренностями кидаются.

Но Ростислав махнул рукой.

— Он у меня с трех лет в эти игры играет. Ничего не случится.

Я только покачала головой. Ростислав Сережку баловал так, что иногда мне казалось, он ему вообще ничего не запрещает. Мой острый на язык начальник, раздражающийся из-за лишнего слова болтовни, ни разу при мне не одернул своего сына, не прикрикнул на него, не сказал, что его бесконечные рассказы ни о чем мешают ему обсудить со мной текущие дела или просто утомляют.

— Я слова не смогла вставить, — смеялась я, когда Сережка вылетал из машины и несся к школе с гиканьем и вприпрыжку. — Жизнерадостный мальчишка.

— Жизнерадостный.

Ростислав провожал сына взглядом, и на его лице появлялась странная, даже как будто виноватая улыбка, и сердце мое отчего-то сжималось.

— Я ведь не очень хотел так рано заводить ребенка, — сказал он мне уже как-то после Нового года, когда мы проводили в декрет Владу и что-то разговорились о детях, в который раз задержавшись на работе вдвоем. — Лида старше меня на пять лет, ей было уже двадцать пять, когда мы поженились. Я ей сразу сказал, что пока не будет своей квартиры и стабильной работы, никаких детей. Но она хотела. И так обрадовалась, когда забеременела, когда рассказала мне, просто сияла… — Он помолчал, глядя куда-то вдаль. — Я сказал, что она «залетела» мне назло.

— Да ты с ума сошел, — честно сказала я, откладывая карандаш. — Я б на месте Лиды за такие слова тебя сковородкой приложила.

Ростислав невесело усмехнулся.

— Спасибо за честность, Юстина Борисовна. Другого от тебя и не ожидал. — И я еле сдержала неожиданно довольную улыбку. Впрочем, после следующих его слов она как-то сама собой пропала. — Если б на месте Лиды была ты, мы б тогда, наверное, и расстались. Ну, если бы ты не убила меня сковородкой.

— Спасибо за честность, Ростислав Евгеньевич, — сказала я, копируя его интонацию, чтобы скрыть досаду. — Другого и не ожидала.

— Когда родился Сережка, я, если честно, не сразу осознал, что вообще произошло, — сказал Ростислав немного времени спустя. — Что-то маленькое орет, есть просит, болеет, зубы лезут у него, по дому бегает, путается под ногами. Но однажды… Сережке было пять, помню, как сейчас. Мы, родители, пошли в детский сад: