Для максимального повышения эффективности траления севастопольских бухт применялись так называемые шнуровые заряды. Представьте себе двухсотметровый брезентовый шланг диаметром в 20 сантиметров, внутри которого уложены толовые шашки. Этот «шланг» укладывался на дно и подрывался. В радиусе 10–15 метров от линии взрыва гарантированно детонировали и уничтожались все взрывоопасные предметы. Такая «незатейливая» операция проводилась поэтапно на всех фарватерах, рекомендованных судам, входящим в бухту. После этого составлялись отчеты, скрепленные подписями ответственных лиц. Это все говорится к тому, что когда случилась беда, и после взрыва перевернулся линкор, погибли люди, была назначена правительственная комиссия, ее возглавил заместитель председателя Совета министров генерал-полковник Малышев. Ответ пришлось держать всем, начиная с командующего флотом вице-адмирала Пархоменко, кончая мичманом, дежурившим в ту трагическую ночь на посту НиС Константиновский. Перед вызовом на минную секцию комиссии Малышева — к контр-адмиралу Першину мой отец достал из сейфа четвертый, ранее неучтенный экземпляр калек траления бухты (первые два экземпляра были в свое время разосланы в штаб флота и МТО ГШ ВМФ, а последний (?) третий экземпляр уже пару лет пылился в архиве флота), заверил его задним числом в секретной части дивизии ОВРа и вместе с начальником штаба бригады траления отправился на «ковер» к председателю Государственной комиссии. Когда эти кальки с приложениями и пояснениями легли на стол членов комиссии по «взрыву», вопросов к представителям бригады траления не последовало. Это что касалось на тот момент «минной» версии в ее «чистом» виде. К отдельным нюансам этой памятной «встречи» нам еще предстоит вернуться.

На следующее утро после катастрофы перевернувшийся линкор возвышался над поверхностью воды частью своего днища и с каждой минутой все больше погружался в воду. Со всех сторон, в том числе из той части корпуса, что уже была скрыта водой, были слышны звуки ударов металла о металл. Находившиеся внутри корпуса моряки пытались привлечь к себе внимание, напоминая о том, что они еще живы. Моему будущему тестю — на тот момент помощнику флагманского механика бригады эскадренных миноносцев капитан-лейтенанту Алексахину Николаю Ивановичу приказали срочно прибыть на портовый плавкран и организовать доставку и установку тубуса на днище перевернувшегося линкора. Задумка была — поставить тубус на днище, создать компрессором подпор воздуха и, вырезав участок днища, выводить через образовавшийся проход находившихся в трюме моряков. Пока плавкран поставил себе на палубу этот «тубус», снятый с УТС тренировочной базы подводников, пока буксиры перетаскивали его в район днища перевернувшегося «Новороссийска», группа «аварийщиков» с СС «Карабах» стала автогеном резать днище в том районе, откуда ближе всего раздавались стуки о корпус корабля… Это было отчаянное и технически необоснованное решение. Как только вырезали лист днищевой стали, то из отсека, обжигаясь о дымящиеся края металлического листа, вылезли семь моряков из трюмной команды линкора. Но сразу же из отверстия в трюме линкора стал выходить воздух, корпус корабля с большей скоростью стал погружаться в воду. Когда плавкран с «тубусом» подошел к находившейся над поверхностью частью днища линкора, то установить тубус уже не представлялось возможным. Волна уже перекатывалась через выступавшую часть днища линкора. Вроде участвовали, но и вроде как опоздали?.. Претензий не было, особых вопросов не последовало. Но и вспоминать Александру Николаевичу Алексахину об этом эпизоде первые пятьдесят лет после катастрофы с «Новороссийском» вроде как-то не хотелось. И это тоже вполне естественно.

Последние два эпизода напрямую касались родителей… Заметьте, это только отдельно взятая севастопольская семья…

Весной 1959 года отец моего одноклассника Александра Ракитина взял нас на «взрослую» рыбалку. Наверняка он дважды пожалел об этом. Переправившись на Северную сторону, мы пришли к дому старого рыбака, жившего на берегу в районе Инженерной пристани. Пока взрослые рыбаки готовили снасти (предстояла рыбалка на камбалу), мы с Сашей стали обследовать окрестности и, войдя в большой каменный сарай, обнаружили несколько десятков гробов, сложенных в несколько ярусов. Естественно, мы задали вопрос — для кого эти гробы предназначались и почему до сих пор не были использованы по назначению? Пожилой рыбак, взглянул на Сашиного отца, затем, печально пожевав губами, рассказал нам о том, что после трагедии с «Новороссийском» на берег выносило тела погибших и утонувших моряков. Комендантская служба гарнизона, совместно с администрацией, обязала рыбаков-яличников, имевших «хибары» на берегу, в случаях обнаружения мертвых тел помещать их в брезентовые мешки, загружать в гробы и сообщать помощнику коменданта по Северной стороне. Несколько по-иному взглянув на окружавшую нас обстановку, у нас хватило ума не задавать лишних вопросов. Сам рыбак, чтобы избежать возможных вопросов, рассказал о том, что первые два сезона после катастрофы они отказались от придонного лова в бухте и два года не ели крабов — пожирателей мертвечины. Веселенькая тема… Помню, что рыбалка в тот раз не сложилась, оставлять нас на берегу взрослые не решились, а выходить на ялике вчетвером на внешний рейд вроде бы не позволяла погода. Мой будущий тесть лет тридцать выходил на рыбалку с рыбаками из этого рыбацкого кооператива, ставшего со временем — просто коллективом. Хороший был рыбацкий коллектив из отставных мичманов. По совпадению — всех звали Николаями.

Казалось, что после десятков исследований, посвященных катастрофе линкора, все, что возможно, описано, все, кто посчитал возможным, уже изложил свою точку зрения на трагедию, потрясшую флот и Севастополь 29 октября 1955 года. Однако при пристальном или пристрастном взгляде на те же события с позиции прошедших шестидесяти лет приходишь к убеждению, что отдельные эпизоды этой темы, похоже, пожизненной для Севастополя, требуют повторного анализа, а роль ряда участников и руководителей требует более объективной оценки. В этой связи особую важность приобретают воспоминания участников событий, в силу своего бывшего служебного положения способных дать объективную оценку событий той трагической ночи.

Итак, примерно в 18 часов 30 минут линкор «Новороссийск» закончил швартовку на 3-х бочках. Поскольку процесс швартовки несколько затянулся, заведение дополнительных концов помощник командира корабля капитан 2-го ранга Сербулов планировал провести на следующее утро. Это была нормальная практика постановки кораблей на бочки внутреннего рейда. Для того чтобы представлять этот процесс, приведу его схему (см. схему 1).

Схема 1. Стандартная постановка на бочки линкора «Новороссийск» под управлением старпома: 1 — место отдачи правого якоря; 2 — разворот корпуса линкора под одним работающим винтом; 3 — место отдачи левого якоря; 4 — заводка цепного бриделя на носовую швартовную бочку № 3; 5 — обычное положение корпуса линкора между бочками; 6 — место взрыва у борта линкора