Начнем с воспоминаний бывшего флагманского артиллериста эскадры Ивана Георгиевича Смолякова. В свое время интервью у него взял отставной капитан 1-го ранга Владимир Заборский.

«…Во второй половине дня 28 октября 1955 года отряд кораблей во главе с флагманом эскадры Черноморского флота крейсером “Фрунзе ” возвращался из похода в Севастополь. Линкор “Новороссийск ”, действовавший по своему плану, заходил в базу первым и довольно долго швартовался на свои штатные бочки № 3. Он перегородил бухту, и остальные корабли были задержаны на внешнем рейде. Около 18 часов крейсер “Фрунзе ” наконец ошвартовался на свои бочки в Севастопольской бухте. Я собрался было сойти на берег, но получил неожиданное приказание заступить оперативным дежурным (ОД) эскадры и перевести ее флагманский командный пункт (ФКП) на линкор “Новороссийск ”. Прежнего ОД отправили зачем-то на берег, и мне его пришлось заменить…»

Довольно странно, что офицер штаба эскадры, постоянно несущий оперативное дежурство на ФКП эскадры, считал район третьих бочек штатным местом стоянки «Новороссийска», в то время, как было общеизвестно, что длительное время линкор швартовался на 12-й бочке в районе бухты Голландия. Кстати, важен и тот факт, что при последних выходах в море кораблей эскадры, в связи с тем, что «Новороссийск» полтора месяца стоял в заводе, командующий эскадрой «держал свой флаг» на крейсере «Фрунзе».

«…Перевод ФКП закончили к 19 часам, на грот-мачте линкора после спуска флага включился флагманский огонь. Обстановка на корабле и в целом на эскадре спокойная. Объявлено увольнение личного состава на берег. С линкора сошла большая группа курсантов Черноморского ВМУ, у них закончилась корабельная практика (повезло ребятам!). Со мной в оперативной рубке ФКП находились мой помощник мичман Николай Нежмаков и молодой матрос — рассыльный (фамилию не помню). Где-то к часу ночи принял доклады от дежурных по бригадам эсминцев, кораблей и служб эскадры и доложил обстановку ОД флота. Помню, что где-то в 1 час 15 минут прилег прикорнуть на раскладушку…

В 01 час 30 мин 48 мин. 5 сек. проснулся от сотрясения корпуса корабля… Какой-то глухой двойной толчок, не очень сильный. Машинально взглянул на часы — 1 час 30 минут. Подумал, что, наверное, в борт ударил при швартовке ожидавшийся буксир с продовольствием. У меня в оперативной рубке упал единственный незакрепленный стул и опрокинулась чернильница-непроливашка на столе. Выскочил на флагманский мостик. Палубное освещение не горит, видно плохо, но передо мной, внизу на палубе, во тьме просматривается странная картина и творится что-то непонятное. Перед первой башней главного калибра смутно различаю какой-то черный ком. Как потом оказалось, это была вырванная взрывом “рванина ” как бы сужающаяся вверх пирамида (вернее, “роза ”, как от разорвавшегося при пожаре гильзового заряда) листьев стального настила палубы с рваными краями. Вокруг этого “кома ” суетятся матросы, причем все почему-то черные! Телефон не работает. Послал помощника узнать, что случилось. Тем временем разнеслись сигналы аварийной тревоги, отбиваемые рындой, поскольку громкоговорящая трансляция дежурного по кораблю и звонковая сигнализация вышли из строя.

Первый доклад, который я получил от дежурного по кораблю, был такой: “сдетонировали артиллерийские погреба носовых башен главного калибра ”. Но я-то вижу, что это неверно: башни передо мной, невредимые. Если бы сдетонировали погреба, от линкора, по крайней мере его носовой части и меня в том числе, ничего бы не осталось. Тем временем по кораблю восстановили палубное освещение, громкоговорящую трансляцию, звонковую сигнализацию. Сыграли боевую тревогу. Экипаж действовал четко, как предписано расписаниями, никакой паники. При свете вижу, что из “рванины ” выносят раненых и убитых, все в грязи и крови (взрыв прошел через носовые кубрики экипажа). Вернулся помощник и доложил, что, вероятно, взорвалось бензохранилище, расположенное под палубой перед носовой броневой переборкой цитадели. На самом деле, как оказалось впоследствии (выяснилось уже в ходе расследования после осмотра днища корабля водолазами), корабль от внешнего взрыва получил гигантскую пробоину от днища до верхней палубы. Взрывом выбросило наверх громадное количество придонного ила.

Семафором дал на корабли эскадры приказание выслать к линкору плавсредства с врачами, санитарами и аварийными партиями. УКВ радиосвязь и телефонная связь с берегом не работали. Также семафором доложил ОД флота: ‘‘В носовой части корабля взрыв. Уточняю обстановку. Нуждаюсь в медпомощи и аварийно-спасательных средствах ”. Послал помощника на баркасе на Минную стенку объявить командованию и штабу эскадры “экстренный сбор ”. Нежмаков все это выполнил и возвратился…»

Здесь требуется дать некоторые пояснения. По всем признакам, средства оповещения, время оповещения, время сбора офицеров штаба эскадры — все требования и нормативы были выполнены. Примерно такая же схема оповещения сработала по линии оперативного дежурства штаба флота. Первым из командования на корабль около 2 часов прибыл командующий флотом вице-адмирал Пархоменко. Вслед за ним контрадмирал Никольский. Потом примчались начальник штаба флота, член Военного совета ЧФ, начальник Технического управления флота и много других должностных лиц. Конечно, присутствие большинства из них не требовалось — прибыли они «по обычаю», когда случаются на флоте ЧП, с которыми разбирается лично командующий.

Между тем члены Правительственной комиссии, предъявлявшие немалые претензии к последующим действиям врид командира эскадры Николая Никольского, не придали значения такому немаловажному факту, что среди флагманских специалистов эскадры, прибывших на аварийный линкор, отсутствовал самый востребованный в этой ситуации «специалист» — флагманский механик эскадры…

Как выяснится по ходу событий, на аварийный линкор прибыл командир дивизии крейсеров контр-адмирал Лобов с группой офицеров своего штаба и старшими помощниками командиров крейсеров, чья помощь могла потребоваться в процессе действий аварийных партий с этих кораблей по спасению линкора. Так, среди них был старший помощник командира крейсера «Кутузов» капитан 2-го ранга Амбокадзе. Когда же в третьем часу ночи вспомнили о том, что флагманский механик дивизии крейсеров капитан 2-го ранга Бабенко ранее служил на «Новороссийске» в должности командира дивизиона живучести, то специально за ним на Графскую пристань послали катер. Казалось бы, что принимались все возможные меры, чтобы в борьбе за спасение линкора и его команды были задействованы самые грамотные специалисты флота… И об этом отдельно пойдет речь.

При этом логично было бы задать вопрос: а какие меры принимались для вызова на аварийный линкор офицеров, находившихся в тот день на берегу? У нас есть возможность ознакомиться с воспоминаниями бывшего старшего штурмана линкора отставного капитана 1-го ранга Никитенко, стоявшего в те сутки дежурным по кораблю и бывшего командира батареи универсального калибра отставного контр-адмирала Жилина, стоявшего в тот день дежурным по низам… Ни один ни другой не упоминают о том, что ими предпринимались какие-то действия по вызову на корабль офицеров, — а ведь это была первейшая обязанность дежурно-вахтенной службы корабля. Даже с учетом того, что катер и баркас, стоявшие под правым выстрелом, были разбиты при взрыве, это не оправдывает бездействия дежурного по выполнению этой важной обязанности, прописанной в инструкции. Никитенко был вправе задействовать для отправки оповестителей плавсредства, остававшиеся в строю, либо в приказном порядке задействовать плавсредства других кораблей, в изобилии «болтавшихся» около борта линкора. Безусловно, хоть и с большим опозданием, какие-то судорожные попытки оповещения и вызова отдельных офицеров таки производились. К примеру, врио командира линкора капитан 2-го ранга Хуршудов прибыл на корабль через полтора часа после взрыва. И это притом, что место его официального проживания находилось на Аполлоновне — в 300 метрах от стоянки линкора… Вплавь бы мог добраться… не дожидаясь катера. И, опять-таки — показательный пример — командир дивизиона движения капитан-лейтенант Фридберг убеждал всех, что узнал о трагедии от пассажиров троллейбуса, направляясь на службу утром следующего за катастрофой дня… И что бы вам при этом ни рассказывал Никитенко либо Сербулов, который по свой основной должности строевого помощника командира обязан был проконтролировать действия дежурного по части обеспечения вызова офицеров, — этот, один из важнейших моментов общекорабельной организации, призванный обеспечить боевую готовность корабля, был «завален», что называется, на корню. Кто бы сомневался в том, что отсутствие на корабле ряда офицеров и мичманов в значительной мере снизило возможности борьбы за спасение корабля и экипажа. Кстати, этот эпизод обсуждался на уровне председателя Правительственной комиссии, и отвечать на него пришлось наркому ВМФ адмиралу Николаю Кузнецову. На что Николай Герасимович уклончиво ответил, что офицеры и мичмана, находившиеся в ту ночь на борту, были вполне способны организовать борьбу за спасение линкора.