с кактусов пыль вытирает,

Или пол в кабинете метёт».

Как ни странно, она согласилась

И не очень-то даже бесилась.

День, другой, и её не узнать –

Не особо уже и дурила,

Но зачем-то всегда говорила,

Что интим ей нельзя предлагать.

Что ж, неплохое, в общем-то, начало.

Ухватистый и цепкий, как бульдог,

Тот мужичок седой из филиала

И правда нам с заводами помог.

Такие просто так не точат лясы.

Был подан кому надо тайный знак.

Мы про́дали заводам все запасы

Кривых и страшных наших железяк.

И снова куча денег в обороте,

И мы на кураже, без лишних слов,

Купили ровно тех, кто нас банкротил

При помощи наездов и судов.

Наверно, там у них печаль на рыле.

Они нам в ощущеньях не даны.

Мы даже дядьке этому звонили:

«Мы точно ничего вам не должны?»

Не зря оно тогда пошло в охотку

То ключевое наше рандеву, –

Опять, короче, выправилась лодка,

Ну, в смысле, фирма снова на плаву.

Мы новые подходы применили,

Чтоб кризис платежей не поиметь, –

Я никелем платил за алюминий

И кобальт покупал в обмен на медь.

Да тот же лом — нормальная валюта,

Хоть и рубли никто не отменял,

Но с ними новый кризис нас окутал,

Накрыл, как смог. Нам нужен был металл.

Мы слышали порой: «А вот и… — р вам!

Мы спим. Нас нет». Страна была пьяна.

Тогда, весною, в девяносто первом,

Нам всем уже маячила хана.

-19-

Все зарплаты посыпались разом;

То реформы по нам, то указы

Били в лоб, как из пушки картечь!

Увернулся, словчил — значит, выиграл.

Кто всё это из памяти вырвал –

Молодец. Надо нервы беречь.

Всё дымилось — надежда и вера,

Как на спичке шипящая сера,

Да и детям уже, наконец,

Из заглавий газетных и рубрик

О Союзе советских республик

Было ясно, что он не жилец.

Вот и яблочный спас, вот и август.

Наш весёлый азарт, нашу наглость

В суматохе событий и дел

Колесом норовят переехать, –

Та ещё накатила потеха –

Путч, как поезд, уже подоспел.

«Всех посадят, и с песнями, строем,

Под таким ли, сяким ли конвоем

Где кому коротать свои дни,

И прозрачен расклад, и понятен, –

Думал я, — никаких белых пятен –

Это мы, а вот это они».

Тот август был весёлым и ужасным,

Я помню утро путча: в небесах

Тихонько трепыхался месяц ясный,

Как яркая заколка в волосах.

И он же стал скукоженной креветкой,

Которую те самые, «они»,

Под коньячок могли бы, под конфетку

Сожрать со всей Россией в эти дни.

Хреновая была у «них» бригада –

Ни разума, ни сердца, ни лица.

У «них» не вышло. Мы на баррикадах

Плечом к плечу стояли до конца.

А в первый день, когда всё закрутилось,

Они закрыли главный банк страны, –

И всё, что на счетах там находилось,

Захапать были, сволочи, должны.

Там рота автоматчиков стояла.

Казалось, шансов нет. Привет. Ку-ку!

Но Лёня — к ним: «Зовите генерала!

Заманский. От Смирнова. По звонку».

«Зачем, какая цель?» «Да за деньгами!

Снимать их кому надо, чёрт возьми!

Согласно поступившей телеграмме!

Потом-то их поди ещё сними!»

Какой такой Смирнов, он сам не понял.

Он брякнул наобум — придумка, блажь!

Сработало. «Туда, — сказали Лёне, –

По лестнице, с торца, второй этаж».

И три мешка рублей единым разом

Ему дала, глотая димедрол,

Завкассой — тётка с выпученным глазом:

«Ну что ж, бери, коль ты сюда прошёл!»

-20-

Это с виду лишь дело простое.

Их в то утро таких двое, трое

Было бравых отважных парней,

Кто приехал спасать капиталы,

В три секунды которых не стало –

Мы без них, как кусты без корней.

Ноль на счёте — плохая примета.

Это факт, что возможности нету

Плодоносить такому кусту –

Время срежет его, перепашет.

Слава Богу, особенность наша –

То, что Лёнька всегда на посту!

Вот и банк его принял центральный,

Так что с нашим кустом всё нормально,

Он как цвёл, так и дальше цветёт,

В смысле бизнес здоров и не помер –

Всё путём, если лидер на стрёме

И на дело без страха идёт.

А у тех, кто расстался с деньгами,

Всё пошло кувырком, вверх ногами,

Долго были их плачи слышны,

А потом мы однажды проснулись,

И вообще чуть едва не свихнулись:

Больше нету советской страны!

Представь себе, читатель, на минуту,

Что некий мамонт — крепок, полон сил,

Шагает по привычному маршруту,

Который он себе определил.

Идёт вот так в пургу, и в снег, и в ливень,

Поплёвывает, я, мол, всех главней!

Об эвкалипт, об ёлку точит бивень,

Лягушек топчет, ящериц и змей.

Я крикнул бы ему: «Эй, ты, потише!

Ответишь! Все записаны ходы!»

Но толку что? Большие нас не слышат,

Жуют свой корм, и всё им до звезды.

Наш СССР — вот он тот самый мамонт,

Шагал себе, месил песок и грязь, –

Земля разверзлась. Грохнулся фундамент.

Другая жизнь повсюду началась –

Сплошные турбулентные потоки.

У министерств, считай, предельный крен,

Их валит в штопор злобный и жестокий,

Разящий насмерть ветер перемен.

По филиалам шторм десятибалльный

Прошёлся там, где тишь была и гладь,

Их новая ментура досконально

Под микроскопом стала изучать.

Наш контактёр остался не при деле,

Уже он за Уралом срок мотал.

Мы без него крутились, как умели,

Рубли — труха. Нам нужен был металл.

Россия отходила от наркоза,

От спячки, что в калач её согнул.

И тут Димон, тот самый, из колхоза,

С оказией в наш офис завернул.

Сначала мы по стопке: «Как? Чего ты?»

Он принял десять штук их в аккурат

И попросился к Лёньке на работу.

И был без разговоров сразу взят.

И скромно так поведал, без зазнайства:

«Я смог преодолеть упадок сил.

Системный кризис сельского хозяйства

Мне всё-таки мозги не своротил!

-21-

Этот год, что прошёл, был тяжёлым.

Мой бюджет был малюсеньким, квёлым,

Я его до нуля сократил,

Даже про́пил пиджак и пальтишко,

Но приехал в один городишко

И с Фортуной роман закрутил.

Мой земляк там, директор завода,

Ловко рулит последних два года,

Что тут скажешь? реально силён! –

Зайцев, бывший советский партиец, –

Все дружки у него поплатились

За былые грехи, но