отдернул руку от ограды, но его язык потянулся следом. Жираф тыкался мордой в прутья, стараясь дотянуться до кармана моих брюк — явно почуял припрятанную в нем луковицу. Я запустил ладонь в карман, чтобы достать угощение, и наружу выпала кроличья лапка Каза. Она пролетела через ограду и упала рядом с огромным копытом девочки. Только когда язык ее приятеля забегал по моему кулаку, я сумел оторвать взгляд от потерянного талисмана и наконец угостить жирафа-мальчика луковицей.

Пока жирафы притопывали и помахивали хвостиками от наслаждения, я глядел на кроличью лапку, так и лежащую у жирафьего копыта. И решил, что мне надо достать талисман — ведь удачей сейчас разбрасываться ну никак нельзя, неважно, что дни прежнего владельца этого оберега завершились не слишком удачно.

Я аккуратно пролез между прутьями в полной уверенности, что сумею быстро схватить лапку и выскочить обратно. Но стоило только сомкнуть пальцы на кроличьей шерсти, как длинношеяя дикарка встрепенулась и пнула меня больной ногой, качнув мощным бедром. Удар оказался такой силы, что я, упав навзничь, аж подскочил над землей, а потом попятился и выскочил из загона. Но когда обернулся, увидел, что она глядит на меня с таким обиженным видом, что впору умолять о прощении. Тут Старик захрапел так громко, что вполне мог перебудить весь соседний округ; я тут же очнулся от жирафьих чар. Спрятав кроличью лапку в карман, я, пошатываясь, направился к дверям сарая. На полпути я вспомнил про водительские припасы, которые можно было прихватить с собой, — и, черт возьми, решил не упускать такой шанс. Снова метнулся к машине, набрал полные руки и вдруг понял, что больше не слышу стариковского храпа, зато слышу топот сапог. Если сейчас же не бросить награбленное и не кинуться бежать, он меня схватит — это как пить дать.

Но расставаться с добычей я не собирался.

Слева где-то на уровне пояса я разглядел в прицепе тягача дверцу. Жонглируя награбленным добром, я дернул за нее, и она, к моему изумлению, распахнулась. Я нырнул внутрь, приземлившись на моховой настил, и добыча рассыпалась по углам. Закрыть дверцу за собой времени не было, я просто сидел и ждал, когда меня за уши выволокут отсюда, а сердце бешено колотилось в груди.

Но все обошлось. Под звуки голоса — Старик вновь принялся успокаивать жирафов — я закрыл дверцу. Вскоре он прошел мимо меня, шаркая своими подошвами, а потом опять послышался храп. Сердце мое застучало спокойнее. Я слопал все яблоки и луковицы, какие только нащупал, и бросил измученные кости на моховой настил, чтобы немного передохнуть перед новой попыткой побега. Но веки закрылись сами собой, я не смог воспротивиться. Этот невероятный день забрал у меня все силы.

Я услышал, как жирафы тихонько поют друг дружке. Тогда я еще не успел забыться мертвым сном, но уже казалось, что это все мне снится. Их песнь напоминала низкое раскатистое урчание — трум-м-м-м… и успокаивала ничуть не меньше стариковского жирафьего наречия.

«Нью-Йорк сан»

22 сентября 1938 года

ЖЕРТВЫ УРАГАНА В КАРАНТИНЕ

Атения, Н.-Дж. 22 сентября (вечерний спецвыпуск). Жирафам, которые чудом спаслись от страшной бури, разразившейся посреди океана, пришлось прокатиться по затопленным и перегороженным улицам Манхэттена, чтобы попасть на карантинную станцию Американского бюро животноводства, которая располагается в Атении, Нью-Джерси. После карантина их ждет долгое путешествие через всю страну в зоопарк Сан-Диего по приказу его знаменитой директрисы миссис Белль Бенчли.

***

— Доброго утречка, радость моя. Пора завтракать. — Кто-то ломится в дверь у меня за спиной.

От неожиданности сердце в груди так и подскакивает. Приходится отвлечься от записей. Потираю грудь, кричу санитару:

— Уходите!

И вдруг краешком глаза замечаю пятнистую Красавицу, длинная шея которой дотянулась до моего окна на пятом этаже. Она жует комок бумаги и, кажется, вот-вот плюнет им в меня. Я не в силах отвести от нее глаз, а сердце охватывает такой же трепет, что и в тот день, когда я впервые увидел ее на причале вместе с Дикарем, и я благодарю небеса за то, что мне вновь довелось испытать те же чувства.

— Слышал, вы вчера похулиганить вздумали? Стали телик боксировать? Ну и дела… — говорит санитар в накрахмаленной форме, глядя на меня. — А теперь еще и на завтрак опаздываете.

Этого санитара я недолюбливаю. Волосы у него вечно грязные, как у водителя Эрла, а еще он со мной разговаривает как с дурачком. Сам голос его раздражает не меньше, чем приступ чесотки в промежности. Эрл стоит всего в нескольких дюймах от Красавицы, и мне страшно, что он ее спугнет.

— Я не пойду, — быстро отвечаю санитару.

— Ну что вы говорите такое. Поехали. — Он берется за ручки моего кресла-каталки.

Хватаюсь за край стола.

— Я не могу, я… — пытаюсь произнести «занят», но сердце так бешено колотится о ребра, что карандаш едва не выпадает из рук.

Грязнуля отступает назад:

— Ладно, ладно.

Стискиваю покрепче карандаш — это маленькое деревянное сокровище — и гляжу на Красавицу. Она смотрит на меня с укоризной.

— Нечего так на меня смотреть, — сипло дыша, говорю ей я. — Клянусь, прерываться не буду. Я все расскажу, — уверяю я ее, торопливо записывая происходящее. — Видишь, Красавица?

— Какая еще красавица? — переспрашивает Грязнуля, пока я пишу. — С кем это вы разговариваете, радость моя?

В комнату сует нос еще один санитар, проходивший мимо по коридору.

— И этот сморчок вчера чуть не разбил телевизор? — спрашивает он у Грязнули шепотом, воображая, будто я не слышу.

— Ага, а теперь вот с какой-то мертвой девчонкой болтает, — отвечает тот, тоже шепотом.

— Доложишь врачам? — спрашивает Коридорный Голос.

— Да не. Тогда уж надо про всех докладывать, — отвечает Грязнуля.

— Если доживу до таких лет, пристрелите меня, — снова говорит Коридорный. — Я тебе вот что скажу: приглядывай, чтобы он не переутомился, а то еще откинется в твою смену. Это ж мерзость. У меня вот вчера один такое выкинул. А чем это он тут занимается? Строчит, будто его палкой кто подгоняет… погоди, а он, случайно, не мои ли слова записывает?

— Именно их, — отзываюсь я, прибавляя скорость.

— Ладно-ладно, радость моя, — примирительно шепчет Грязнуля. — Мы уже уходим.

— И дверь за собой закройте! — кричу я.

Я застрял в фургоне тягача, а нам пора в путь.

2

В Атении

«Баю-бай/Засыпай/спи скорей, малыш».

Смотрят карие глаза… Выстрел из ружья…

«Вуди Никель, а ну рассказывай, что произошло! Сейчас же!»

Наутро от кошмаров, приходящих ко мне каждую ночь с тех самых