Шумавцов поставил мяч на отметку пендаля. Подошел Иванов, отбросил мяч в сторону.

– Гол забит. Два раза не наказывают за одно и то же нарушение. Вратаря, разумеется, можно выгнать, но у нас другого нет.

– Я думал – мяч, а это голова! – снова вытаращил бесстыжие глазищи плехановский голкипер.

– Заткнись! – приказал Иванов.

Заткнулся.

– Ладно! Играем дальше! – сказал своим Шумавцов. – Четыре – четыре.

– Давим! – Иванов руками позвал команду вперед и уже в следующий миг снес Лясоцкого.

– На испуг берут, – объяснил рыбак ребятам на деревьях.

Лясоцкий захромал, а штрафной – не опасный. Центр поля. Но сидящие на деревьях дружно закричали:

– Шумавцов! Бей с левой!

Плехановские даже стенку не поставили. Далеко до ворот.

Шумавцов постоял над мячом и начал отходить для разбега.

– Добежит до мяча, и дух вон! – громко хмыкнул Доронин.

Шумавцов начал разбег с подскока. Вратарь подставил под летящий снаряд ладони. Ладони обожгло, отбросило. Бредень, заменивший сетку, опутал мяч, как рыбу.

Иванов уже во все горло кричал на своих:

– Чумички! Мне! Мне!

Вел команду вперед, но с мячом не расставался. Митьку защитники окружили, мяч выцарапали, и старший Цурилин послал его всеми забытому Фомину.

Фомин обещание сдержал, забил.

– Время! – кричали с деревьев.

– Времени навалом! – Доронин погрозил кулаком, но не Шумавцову, не Фомину, а девушке с часами.

Та сидела на лавке пунцовая. Молчала. Стрелка прошла лишнего целых пять минут.

Вратарь плехановцев поймал мяч от головы Лясоцкого, кинул себе в ноги и не хуже Кандиды[1]погнал к воротам обидчиков.

Толян Апатьев пристроился к нему сбоку, ткнул мяч в сторону. Витька, брат, ударил куда подальше. Мяч от железной груди Доронина взлетел и упал в ноги Шумавцову. Алеша рванулся к пустым воротам. Оглянулся. Все позади. Все стоят. Все смотрят. Повел мяч шагом и в метре от ворот остановился. И не тронул мяча. Пошел к скамейке, где сидела пунцовая от стыда ухажерка.

Спросил:

– Время кончилось?

– Ага! – сказала ухажерка.

Шумавцов поднял руки:

– Конец игре. Айда купаться!

Все смотрели на пустые ворота. На одинокий мяч. Не забитый.

Деревья разом засвистели, будто на них опустилась огромная стая соловьев-разбойников.

Митька смотрел на пацанье, на козлят радостных. Чувствовал: черно в груди. Всех бы расстрелял… Дикие мысли. Дикая злоба. Так не проигрывай! Сопливым не проигрывай, врагам.

Он подошел-таки к Шумавцову, сказал серьезно:

– Физкульт-привет! – Глянул в глаза. – Почему тебе везет?

– Мы – красные! – улыбнулся Алеша. – Красный Городок! Красная армия всех сильней.

– А мы какие? Лично я – советский студент! Говори, да не заговаривайся.

В Свято-Лазаревский храм на службы батюшки Викторина стекался народ со всей округи. Женщины. Женщины, не страшась властей, молились о даровании жизни сыновьям, мужьям и самой России.

Для очередного поучения отец Викторин избрал тему насущную: о терпении.

– Древний мир не так уж стар, если мы помним и чтим Святых Отцов! – Батюшка говорил, призадумываясь, и прихожанки затаивали дыхание, чтобы не только слово, но и молчание батюшкино пережить, как он. – Беды и напасти во все времена горькие, разорительные. А лекарство для одоления страстей, ломающих жизнь человека, милые вы мои, ведь то же самое, что и во дни пришествия Христа, при Ное, при Адаме: терпение.

Отец Викторин склонил голову, стоял перед людьми, за его спиною Царские врата. И женщины, и даже девочки верили – с их батюшкой ничего дурного случиться не может. В алтаре, возле которого молится отец Викторин, Бог живет.

Батюшка вздохнул:

– Чтоб не забылось сказанное, назову вам имя: пророк Иона. Помянем добрым словом этого праведника. Ради спасения корабля и людей он своею волей согласился стать жертвой. А на самом-то деле вручил жизнь Господу Богу. И не сгинул в пучине морской. Иону проглотил кит, но в этом и было спасение смиреннейшего пророка.

Отец Викторин не искал глазами среди прихожан «чужих», для кого слушать священника – работа. Тема проповеди опасная: большевикам подавай борца, а Церковь учит смирению.

Сколько потерь перенес народ Людинова, сколько добрых, честных людей если не в могилах, так в тюрьмах, в лагерях Колымы, в пустынях Казахстана! Пора народу научиться хранить себя. Именно хранить! Ради жизни племени русского, государства именем Россия.

– Иисус Христос претерпел крест, – говорил отец Викторин, переводя глаза с одного лица на другое. – Во времена могущества Рима крест был позорнейшей казнью. Но Иисус Христос пренебрег посрамлением. Сам Бог, Сам Вершитель судеб, Сам Устроитель Вселенной отдал Себя на истязания, позволил совершиться смерти, но ведь… – Батюшка просиял, и женщины тоже улыбнулись. – Но ведь Своим смирением Он показал нам путь следования за Ним. Своей смертью Он поразил всеобщую смерть, Своим схождением в адские бездны Он явил Свет всем томящимся там и извел души праведников в обители небесные. Своим Воскресением Он соделал человеческое естество сопричастным вечной жизни, открыл человекам путь жизни под благодатным покровом Святой Троицы, через тернии страданий и скорбей, путем терпеливого несения жизненного креста – к Радости, к Свету! Со Христом, со Крестом и ко Христу!

Отец Викторин умолк, но женщины ждали.

– Вслушайтесь! Проникнитесь! Апостол Павел так говорил о нашей жизни: «С терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на начальника и совершителя веры Иисуса…» И назидал нас апостол: «Помыслите о Претерпевшем такое над Собою поругание от грешников, чтобы вам не изнемочь и не ослабеть душами вашими».

Ради этих слов и отважился отец Викторин на проповедь о терпении. Конца гонениям на верующих не предвиделось. Охота на священников и на бывших кулаков прекращена, но, скорее всего, только потому, что сажать стало некого.

Впрочем, была еще одна причина, вынудившая отца Викторина учить терпению. Отец Викторин прощался с прихожанами, со службою. Фининспектор обложил священников налогом столь обременительным, что содержать двух батюшек или даже батюшку и диакона стало невозможно.

Отец Викторин – протоиерей, настоятель, среди его наград – серебряный наперсный крест, но он уступил место отцу Николаю.

Дело решилось два дня тому назад. Виктор Александрович Зарецкий уже ходил на курсы, учился на бухгалтера. Прихожане пока что не знали этого.