семья", угнетенная и покоренная памятью о "дедушке Комстоке", бессовестном грабителе викторианского пролетариата, чьи потомки установили полутонную гранитную мемориальную плиту над его могилой с не вполне осознанной целью сделать так, чтобы он никогда не выбрался из-под нее. И вот меланхоличный набат звучит дальше. Флори в "Бирманских днях" (1934) - сирота, живущий в полном одиночестве на другом конце света, его единственные родственники - пара сестер, "лошадиных женщин" в Англии, с которыми он давно потерял связь. Даже Джордж Боулинг в романе "Поднимаясь в воздух" (1939), единственный из героев Оруэлла, который наслаждается традиционной семейной жизнью, - нервный, беспокойный беглец, жалкое прозябание в двухквартирном доме на западе Лондона вместе с невеселой, скупой на гроши Хильдой, его мысли вечно заняты перспективой побега. Лучшая из различных семейных единиц, представленных в его художественной литературе 1930-х годов, - заведение для престарелых в Боулинге в слегка замаскированном Хенли-на-Темзе времен предвоенной войны, но даже это подрывается осознанием социальной дистанции между создателем и актерами - это означает, что самый живой портрет семейной жизни, к которому Оруэлл приложил свое имя, оказывается наиболее далеким от его собственного опыта.

Если перейти к антиутопическим пейзажам послевоенных романов Оруэлла, то семейные узы покажутся еще более хрупкими. Нечеловеческое сообщество "Фермы животных" (1945) - это, по сути, семья, расколотая захватчиками власти и манипуляторами. Единственная семья, которая заслуживает упоминания в романе "Девятнадцать восемьдесят четыре" (1949), - это соседи Уинстона Смита в особняке "Победа", состоящие из четырех человек: самодовольного, любящего старшего брата мистера Парсонса, его приземленной жены и двух детей-социопатов, которые в конце концов предадут его полиции мыслей. С другой стороны, идея семьи, как организма со своими правилами и соблюдениями, чего-то, что в последней инстанции отвечает только перед самим собой, важна для мира "Аэродрома номер один": возникает ощущение, что в идеальном тоталитарном обществе этих отдельных единиц людей, объединенных по рождению и крови, не существовало бы; их солидарность не того рода. Важно отметить, что Оруэлл прекрасно понимал, как метафорически можно использовать семью. Англия, заявил он в первые годы Второй мировой войны, была семьей, в которой правили не те члены. Через четыре года то же самое можно было сказать о свиньях, властвующих над меньшими мальками на ферме Мэнор. Прежде всего, он считал, что из множества поведенческих факторов, которые помогли сформировать его, семья была самым важным из всех. "Человек является тем, кто он есть, в основном потому, что он происходит из определенного окружения, - заметил он однажды во время радиопередачи о викторианском писателе Сэмюэле Батлере, - и никто никогда полностью не освобождается от того, что произошло с ним в раннем детстве". Все это поднимает вопрос о том, что именно произошло с Оруэллом в его детстве - или что, по его мнению, произошло с ним - и каковы были последствия этого для жизни, которую он вел, и для того, каким человеком он себя представлял.

 

Самый лаконичный и, безусловно, самый смешной рассказ об истории семьи Блэр был сделан первой женой Оруэлла Эйлин. Это часть письма, отправленного ее подруге Норе Майлз через несколько дней после ее первого визита в семейный дом в Саутволде, Саффолк, осенью 1936 года.

По происхождению Блэйры - шотландские шотландцы низкого происхождения, скучные, но один из них сделал много денег на рабах, а его сын Томас, который был невообразимо похож на овцу, женился на дочери герцога Уэстморленда (о существовании которого я никогда не слышал) и разбогател настолько, что потратил все деньги и не смог заработать больше, потому что рабы исчезли. Поэтому его сын пошел в армию, вышел из нее в церковь, женился на 15-летней девушке, которая его ненавидела, и родил десять детей, из которых отец Эрика, которому сейчас 80, единственный оставшийся в живых, и все они без гроша в кармане, но все еще на дрожащей грани джентльменства, как Эрик называет это в своей новой книге.

Новая книга" - это "Продолжайте полет аспидистры", опубликованная за несколько месяцев до этого, в которой Эйлин явно обнаруживает некую автобиографическую подоплеку. Став взрослым, Оруэлл стал презирать шотландцев. Поблагодарив Энтони Пауэлла в 1936 году за экземпляр "Каледонии", стихотворной сатиры, высмеивающей шотландское влияние на художественную сцену межвоенной эпохи, он заметил: "Я рад видеть, что вы делаете упор на то, чтобы называть их "шотландцами", а не "шотландцами", как они любят себя называть. Я нахожу это хорошим легким способом раздражать их". Аналогичным образом, в "Таких, таких радостях", длинном эссе о времени, проведенном в подготовительной школе, есть горькие слова о культе "шотландскости" и сентиментальном взгляде популярной культуры начала двадцатого века на килты, бонни браэс и романы сэра Вальтера Скотта - дымовая завеса, по мнению Оруэлла, для английской вины за освобождение Хайленда.

И все же, если допустить некоторые промахи в деталях, бурлеск Эйлин о происхождении ее мужа основан на достоверных фактах. Блеры были потомками Чарльза Блэра (1743-1801), который, сколотив состояние на торговле сахаром и рабами на Ямайке, предпринял шаги для улучшения социального положения семьи, женив своего сына Томаса на дочери восьмого графа Уэстморленда. Сохранился портрет леди Мэри Блэр, урожденной Фейн, прабабушки Оруэлла, а также реестр с плантации семьи в Вест-Проспекте от 1817 года, в котором записаны имена 133 рабов, включая двадцатилетнего Генри Блэра и тридцатитрехлетнюю Сару Блэр, которые вполне могли быть потомками владельца. Многие семьи конца восемнадцатого века могли бы использовать этот союз как фундамент могущественного здания коммерческой и земельной власти. Но почему-то последующие поколения Блэров не смогли отличиться. Их профессиональная жизнь прокладывала борозду все ниже и ниже; они поздно женились, у них было слишком много детей, а денег никогда не хватало на всех. Дед Оруэлла, Ричард Артур Блэр, родившийся в 1802 году, похоже, вел довольно скудную раннюю жизнь на Востоке, прежде чем стать дьяконом Англиканской церкви в 1839 году, провести около десяти лет в индийской армии и вернуться в Англию в возрасте около пятидесяти лет. Возможно, преподобный Блэр использовал свои аристократические связи, чтобы приобрести процветающую церковную общину Милборн Сент-Эндрю в Дорсете, но его внук не сомневался в том, к какому социальному классу он принадлежал. Его семья, решил он, "была одной из тех обычных семей среднего класса - солдат, священников, правительственных чиновников, учителей, юристов, врачей".

Обычные, но со случайными странностями. Как и у всех семей, у Блэров были свои мифы и легенды. Одна из них связана с подвигами бабушки Оруэлла по отцовской линии, Фрэнсис Хэйр. Преподобный Блэр, остановившись на мысе по пути