не страх за свою жизнь, а пустота в душе, глубокая и тёмная. И вовсе не здесь меня сломают, замучают и убьют, потому что это уже сделал Игнат, предав. И теперь я только конвульсивно дёргаюсь, зачем-то цепляясь за призраки надежды. Надежды на что? На чудо? Чудес не бывает, так говорил сам Игнат. Только причины и следствия.

Я поверила не тому и, как следствие, получила не то, вот и всё. А доверилась бы Морозу, сидела бы сейчас в безопасности. Проклятый крокодил. Ну и каково тебе теперь? Доволен ли своей местью? Не ёкает ли сердце, при воспоминании о цене?

Впрочем, камни не ёкают, не болят и не сожалеют. Они вообще только и могут, что делать больно. И хотя бы в этом Игнат не врал.

– Где камни?

Вопрос прозвучал так в тему мыслям, что я рассмеялась. А по щекам скользнули слёзы.

– Понятия не имею.

– Ах да, у нас же амнезия! – с ядовитым удовольствием ухмыльнулась садистка. – Ну что ж, я помогу вспомнить. Это будет намного больнее, чем если бы ты рассказала сама, но тем интереснее.

Я безразлично скосила на неё глаза.

– Валяй. Даже интересно, что сделает с вами ваш главный психопат, когда до него дойдёт, что Гордеев его просто поимел.

– Тю-тю-тю, – ухмыльнулась садистка. Ей полегчало, и это было заметно: тон уже спокойный и даже шутливый, словно сволочь и сама забавлялась недавней паникой. – Какая милая наивность! Неужели ты думаешь, что твой дорогой Гордеев не дал нам гарантии, что ты всё знаешь? А он дал, и такие, что сомневаться в них не приходится. Тем более теперь, когда мы точно знаем, что нет никакого чипа, а значит, и никакого смысла рисковать жизнью, затевая такую сложную игру с теми, кого побаивается сам Бог! Так что не упрямься, девочка. У нас есть всё для того, чтобы ты заговорила, от гипноза до банальных пыток и даже трепанации. А если и это не поможет, мы применим кое-что безотказное, такое, от чего ты, по уши влюблённая дура, заговоришь едва только эта дверь откроется и сюда введут…

Оглушающий грохот содрогнул скальную твердь от недр до самой макушки, и всё вмиг смешалось: камни, осколки стекла и обломки приборов, пыль, крики, конвульсивно мигающий свет… Снова грохот. И вдруг – полная темнота. И всё, что я успела заметить в последнее мгновенье – садистку, размозжённую ворвавшейся сквозь панельный потолок глыбой.

Тьма была настолько густой, что, показалось, вместе со светом кончился воздух, и только призрачно светилась покосившаяся табличка «Exit» там, где раньше была дверь, да аварийные светодиоды на истерично пищащих, не до конца раскуроченных приборах.

Звуки выстрелов. Да! Выстрелов! И вслед за ними – нарастающий гул, от которого задрожало вообще всё. И чей-то жуткий выкрик издалека:

– Обвал!

Я заорала, в панике пытаясь выдрать прикованные к кушетке руки. Казалось, оторву себе к чертям кисти, но вырвусь, однако хомуты не поддавались, а вокруг, в полной тьме и хаосе грохотали, прорываясь сквозь стены и потолок камни. Я уже хрипела в крике, но билась до последнего, когда ощутила вдруг в воздухе, а потом и на языке что-то странное, слегка холодящее…

Глава 3

Я провела взаперти две недели, хотя чувствовала себя уже вполне сносно. Да, иногда подташнивало по утрам, и в целом нахлобучивала странная сонливость, но если в первые дни, после того как меня только доставили в эту клинику, мне ещё проводили какие-то обследования – брали кровь, наблюдали состояние и всё такое, то сейчас я просто жила на полном пансионе… и в полной изоляции. И тут уж к бабке не ходи – я пребывала в самом банальном карантине.

После того, как в кутерьме обвала по языку пополз странный холодок, я очнулась уже на поверхности. Горели два прожектора, сновали люди в противогазах и с оружием, подтаскивая всё новых и новых пострадавших, либо выводя своим ходом уцелевших – кого-то под прицелом, а кого-то наоборот, заботливо прикрыв термоодеялом. Кричали дети, стонали раненые, стрекотал, отражаясь от скал, грохот винта вертолёта…

На этом самом вертолёте нас малыми партиями и эвакуировали из гор в долину – сначала «тяжёлых», потом тех, кто пострадал меньше, в том числе и меня. Оттуда автотранспортом до аэропорта. А там уже спецборт.

Удивительно, но, если не считать саднящей, похожей на начинающуюся ангину боли в горле и трахее – последствия усыпляющего газа, я была абсолютно цела. Разбитая садисткой губа не в счёт. И конечно, я пыталась задавать вопросы! Но никто, абсолютно никто, кроме медика, ещё там, в горах, со мной в разговор не вступал. Да и медик, приземистый мужчина средних лет в камуфляже, лишь опросил меня о самочувствии, о том, каким процедурам я подвергалась «на объекте» и коротко распорядившись помощнику:

– Один-тринадцать, в общую, – указал мне подбородком: – Идите за человеком, он отведёт вас к вашей группе, там ожидайте эвакуации. Если состояние ухудшится или почувствуете новые симптомы, сразу дайте знать!

И всё. Больше мне никто ничего не объяснял, не сообщал что случилось.

В моей палате в клинике был телевизор, но новости тоже молчали. Словно и не было никакой лаборатории, и никакого её захвата. Я даже не знала, где именно нахожусь, хотя бы в каком городе. Только видела высокий глухой забор и то ли лес, то ли огромный парк за окном.

Но больше всего я хотела знать, что с Игнатом! Где он? Как он?

Уверенность в том, что случившееся в лаборатории не обошлось без его личного участия крепла с каждым днём. Последние слова садистки о том, что если я не заговорю сама, то ко мне, влюблённой дуре, приведут кого-то, в присутствие кого я точно не стану молчать, бередили. Интуиция подсказывала – речь шла об Игнате. Ну а о ком ещё?! Так почему же он до сих пор не пришёл сюда? Неужели…

Думать об одиннадцатом крокодильем разе, с которым он не справился, было невыносимо. И тем мучительнее изо дня в день, за часом час ожидать хоть кого-то кто сможет дать ответы!

Через две недели изоляции мне снова провели полное медицинское обследование. Я, несмотря даже на сносное самочувствие, втайне жутко волновалась, что что-нибудь да найдут. Что в суматохе катастрофы из какой-нибудь лабораторной колбы вылетела какая-нибудь неведомая зараза, и, уж с моим-то везением, обязательно прицепилась именно ко мне…

Но спустя пару дней после обследования дверь моей палаты наконец отворилась, и в неё вошёл не человек в костюме биологической защиты,