Так прошел год. Наступило лето. В семье все было тихо и мирно. Отец пропадал на работе, мама занималась домом и собой, не забывая про Ирину. Отношения были теплые и ровные. Маме было уже за пятьдесят, но была она стройна и моложава. Одевалась со вкусом. Конечно, не было у них тогда тряпок от Диора и Валентино даже при папиных возможностях, но все лучшее, что можно было достать, доставалось и носилось. На столе тоже было все. Пресловутая икра не переводилась, продуктовые пайки отцу регулярно привозил шофер. Но при таком изобилии почему-то в семье ели мало. Ирина с детства этим отличалась, совершенно равнодушно взирала на деликатесы, лениво отщипывала маленькие кусочки. Иногда даже было непонятно, зачем она вообще садилась за стол. Мама же старалась держать форму. Так что все это великолепие скармливалось гостям, которые частенько бывали в доме.

Летом семейство обычно перебиралось на дачу, километров за тридцать от города. Скоро в гости ждали Андрея, одного, без жены. Она должна была родить через месяц, поэтому решила не ехать. Ирина научилась водить машину и уже довольно свободно ездила на отцовской «Волге» куда ей вздумается. В этот день она собиралась встретить брата в аэропорту. Родителей к его приезду должен был привезти с дачи шофер. У Андрея были дела в городе, хотел повстречаться с друзьями. Да и отец с матерью собирались завтра к кому-то на юбилей, у них был возраст юбилеев.

Все складывалось благополучно. Рейс не запоздал. Ирина не любила ждать. Пообнималась с братом, которого полгода не видела. Он смотрел на нее с изумленным восхищением:

— Знаешь, Ириша, я от тебя отвык. Такая красота здесь пропадает. Надо забирать тебя в Москву. Там все сойдут с ума, а мне будут дико завидовать. Как папа с мамой? Ты что, сама за рулем? Ну молодец, вези брата, поехали.

Родителей дома не было. Прождав час, они решили поехать навстречу. Дорога была одна, разминуться негде. Да и забеспокоились, хотя родители болели редко. За разговорами подъехали, вошли в дом. Пахло какой-то гарью, хотя ничего не горело. И в доме странный беспорядок, вещи разбросаны. За мамой такого не водилось. Вдруг они услышали странные причитания, и в дом вбежала соседка Анна Васильевна:

— Деточки, это вы? Горе-то, горе… Мама ваша, мама… — Она продолжала реветь.

Побледневший Андрей тряхнул ее за плечи:

— Что, говорите, что?

— Сгорела ваша мама. Отец ее из подвала вытаскивал, сам обгорел сильно. Не знаю, жива ли еще. Шофер их в больницу повез.

Бледная Ира вела машину, стараясь сильно не гнать, брат кричал и плакал. С трудом удалось узнать, куда их увезли. В больнице они увидели отца. Руки и грудь его были в бинтах. Взгляд отрешенный. Его уже накололи наркотиками. Он посмотрел на детей и сказал глухим безжизненным голосом:

— Мамы нет уже. Сгорела.

Подробности они узнали потом. В подвале перегорела лампочка. Мама взяла спички, чтобы посветить. Хотела взять домой варенья и компотов для сына, он единственный в семье их любил. Чиркнула спичкой — и ахнул взрыв. Так и не узнали, что за газ скопился в подвале. Она превратилась в факел, и этот факел отец голыми руками тащил из огня, пытаясь сбить с нее пламя. Маму до больницы не довезли живой. Отец, весь забинтованный, пришел на похороны, хотя его и не отпускали. Он превратился в старика за три дня.

В тот день, когда отца собирались выписывать из больницы — ожоги затянулись, — он умер от острого инфаркта. Весь мир вокруг Ирины рухнул в одночасье. Андрей побыл с ней неделю и уехал — жена вот-вот должна была родить. Она осталась одна в пустой квартире.

Средства у Ирины были. От отца осталось немало, можно было жить. Но этого как раз и не хотелось. К ней часто заходили люди, но она не могла с ними разговаривать. А через неделю после отъезда брата осознала, что положение, в котором она оказалась, имеет все-таки одну хорошую сторону. Она почувствовала себя свободной. Вопрос другой — нужна ли ей была свобода. Но первое, что Ирина сделала, бросила этот идиотский институт, который сулил ей в будущем заманчивую перспективу копаться в чужом дерьме, причем почти бесплатно. Брат все родительское имущество оставил ей. Она довольно быстро продала роковую дачу, сдала квартиру и уехала в Москву, ничего не сообщив Андрею.

В Москве жила троюродная сестра матери, которая когда-то у них гостила. Закинув к ней вещи и проговорив вечер, на следующий день Ирина отправилась на поиски жилья. Квартиру она нашла довольно быстро, побеседовав с бабками, сидевшими на лавках в одном из двориков. Бабки тоже остолбенели и бросились помогать изо всех сил, принимая участие в судьбе такой красавицы. «А скромная-то какая, вежливая», — долго квохтали они потом, вытягивая шеи в ту сторону, куда удалилась Ирина. У одной из бабок оказалась племянница, которая жила у мужа, а квартиру как раз собиралась сдавать. Рядом с метро, однокомнатная, телефон. Заплатив за полгода вперед, Ирина перевезла вещи. Пошла по магазинам, надо было обустраиваться. Шкаф, диван и кухонная мебель в квартире были. Она собиралась купить постельное белье и кое-какую хозяйственную утварь. Ирина была в Москве не раз, ей здесь многое нравилось. Раздражала толчея в метро и в магазинах, а также эти немыслимые расстояния. Вернувшись с покупками, подумала, что надо съездить домой и пригнать машину. Планов не было никаких, а на душе впервые после пережитого горя появилась легкость. Оранжерейный цветок вырвали и выкинули из оранжереи. Ирина почему-то не боялась. Осень и зиму провела, читая книги и бродя по музеям и театрам. Деньги у нее еще были, беспокоиться было не о чем. Через неделю после приезда появилась у брата, все семейство нянчилось с сыном, и брату было не до нее. Убедившись, что у нее все в порядке, он отстал, взяв телефон и адрес. Весной походила на подготовительные курсы, позанималась и поступила в МГУ, на биологический факультет. Почему именно туда, она и сама не знала. Отчасти потому, что экзамены те же, что и в медицинский, а ей было откровенно все равно, где учиться. Блестящей подготовкой Ирина не отличалась, но тем не менее поступила без блата. Экзаменаторы были мужчины, и при виде Ирины неизменно впадали в философские раздумья с временной потерей слуха. Все они тут работали и, очевидно, желали видеть ее как можно дольше в этих стенах.

Опять началась студенческая жизнь. Ирина продолжала жить в той же квартире. Это устраивало и ее, и хозяйку. Общежитие не привлекало, хотя заходила она туда пару раз на вечеринки к сокурсницам. От потрясения она оправилась, прошлую жизнь вспоминала редко, ездила по Москве на своей «Волге». Но ее начали тревожить две вещи: во-первых, деньги все-таки таяли, а бедно жить Ирина не привыкла; во-вторых, давала знать о себе физиология — женское начало к девятнадцати годам наконец-то проснулось и требовало удовлетворения. Его, конечно, можно было получить без особых хлопот, что Ирина и делала по три-четыре раза в день, но тяжесть внизу живота и сладко-липкое томление все чаще настигали ее в самое неподходящее время. Однажды, сидя за рулем, она чудом разъехалась со встречной машиной. Надо было что-то делать. Это становилось опасным для жизни. Она почувствовала, как намокли трусы, поморщилась.