Рой молча вел машину по узким улочкам за мэрией и затем вверх по крутому склону холма к вершинам утесов.

— Куда мы едем? — спросил Рейнард.

— Я подумал, можно перекусить в «Храбром солдате», — объяснил Рой. — Потом можем там чего-нибудь выпить, и я тебя отвезу домой. Бензина у меня полно,[4]— добавил он с усмешкой. — Они, как видно, думают, что моя задача вполне того стоит.

«Храбрый солдат» был маленьким постоялым двором, уединенно расположенным на вершине утеса. За ним, вглубь материка, тянулись к Прайорсхолту и Ларчестеру высокие меловые холмы; внизу, раскинувшись как попало в воронке долины, лежал Глэмбер, затянутый дымом и туманом с моря. Напротив, в долине, с другой стороны городка, тяжко нависали над узкими улочками мрачные серые казармы; время от времени в спокойном вечернем воздухе переливался еле слышный сигнал горна.

В маленькой гостиной «Солдата» еду им подала неопрятная женщина; лицо ее было обезображено багровым родимым пятном огромной величины, и заказ у них она приняла молча, словно их присутствие было ей не совсем по нраву. Рейнард уловил ее враждебность и, когда она от них отошла, сказал об этом Рою.

— О, это неплохое местечко, — заметил Рой, — и Матушка Тэнтрип на самом деле ничего. Я довольно часто здесь бываю, это удобно для… — Он оборвал себя, ухмыльнулся и сказал:

— Бери еще тостов.

Пока они ели, наступили сумерки; потом они вышли в садик сзади паба, чтобы, как предложил Рой, дождаться там открытия бара. Садик тянулся до кромки утеса, и от пропасти его отделяла всего лишь ненадежная ограда. Все здесь показалось Рейнарду каким-то неустойчивым: маленький мирок, зыбко повисший между морем и небом, не имеющий прочных корней в земной тверди. В это время года мало кто заглядывал в паб перекусить, и у садика был жалкий, запущенный вид: на клумбах засыхало несколько вялых астр да к ограде прижался куст октябрин — приглушенные огоньки цветков слабо брезжили в гаснущем свете.

— Хорошая погода, — заметил Рой, с удовольствием вдыхая приятный воздух. Небо было безоблачным; под утесами лежало гладкое, как блюдо, море, окрашенное меркнущими оттенками заката; чайки лихорадочно кружили внизу — их пронзительные крики приглушал далекий шепот волн. Несколько минут Рой стоял, безмолвно глядя на море; затем внезапно повернулся к Рейнарду.

— Так ты подумал насчет тренировок? — спросил он.

В сумраке лицо Роя виднелось неотчетливо и призрачно; даже голос его на этой пустынной высоте над морем звучал, казалось, нечетко и бестелесно. Его неожиданные слова оставили у Рейнарда странное впечатление, будто они были не столько произнесены, сколько переданы телепатически в его собственное сознание. Он промолчал и, когда Рой чуть погодя повторил вопрос, от неожиданности вздрогнул.

— Что ты сказал? — неуверенно переспросил он.

— Насчет твоих тренировок. Ну, о которых мы тогда говорили в «Королевском Дубе».

— Но что за тренировки? О чем ты? Я не помню.

Рой фыркнул.

— Да помнишь ты — соберись. Я бы связался с тобой раньше, но мы сейчас все силы бросили на этот план, и времени для друзей у меня маловато. Кстати, продвигается все, скажу я тебе, просто отлично: у нас столько сверхсрочников из местных, что прямо не знаем, куда их и девать. В бараках ополчения мест не хватает, так что последний набор пришлось разместить в палатках. Приятного мало, но ребята не жалуются: большинству к походным условиям не привыкать, да и платят им, естественно, неплохо. К тому времени, как ты прибудешь, у нас все уже должно маленько утрястись.

Все это Рой произнес с обычной своей деловитой интонацией, но в речи его Рейнард уловил нотку растущего энтузиазма. В замешательстве он промолчал, и после паузы Рой продолжал, уже более откровенно и доверительно:

— Одна важная вещь: если хочешь на этот раз податься в офицеры, нужно тебе позаботиться об этом сразу. Пока что это несложно, но сам знаешь, как бывает: чем дальше, тем с начальством труднее. Слава богу, я свои офицерские курсы[5]прошел вовремя — тем ребятам, которые после меня были, ждать пришлось чертовски долго.

— Но я не понимаю, — вставил наконец Рейнард. — Я правда не понимаю, почему… — Он замолчал, не в силах выразить словами овладевшее им замешательство. Было ясно, что во время той их встречи Рой и его приятель, по всей вероятности, склонили его — возможно, что и хитростью — к некоему обещанию или уговору, которых он не помнил; быть может, виной тому было пиво. Ему очень смутно припомнился разговор об «учениях» — но какого рода учениях и в какой связи, он вспомнить не мог. Наверняка, решил он, это что-то по части территориальной армии.[6]

Между тем Рой снова принялся говорить с непринужденностью, которая, как казалось ошеломленному Рейнарду, подразумевала целый ряд невысказанных условий, ему, Рейнарду, предположительно уже известных. Сейчас Рой довольно подробно описывал саму программу учений: туда входил бег (длинная и короткая дистанция), рукопашный бой («это ты помнишь по войне»), поэтапный курс физических тренировок, строевой подготовки и плавания; не забыты были также борьба и бокс. («Бокс тебе будет в удовольствие — я бы даже мог устроить, чтобы Спайк Мандевилл тебя малость потренировал».) Слушая друга, просто и деловито излагавшего ему план, Рейнард почувствовал, как первоначальное его недоумение уступает место некой гипнотической убежденности в том, что он наконец-то постиг (или почти постиг), к чему клонит Рой. В школьные годы (о которых он до сих пор иногда вспоминал со стыдом) с ним бывали случаи, когда, неоднократно выслушав разъяснение какого-нибудь алгебраического уравнения, он убеждал себя, испуганно кривя душой, в том, что в итоге все понял, хотя на самом деле вопрос оставался для него столь же темным, как и прежде. И вот теперь опять, слушая разъяснения Роя по поводу «программы», он обнаружил, что одной лишь силой своего желания понять начинает действительно кое в чем разбираться (или же так ему казалось). Неотложная необходимость «тренировок» и эта идея записаться в какое-нибудь «территориальное» подразделение уже представлялись ему не пугающей загадкой, а вполне разумным и четким планом. И в самом деле, стоило ему преодолеть свое первоначальное недоверие, как он стал находить эту перспективу необычайно привлекательной. За последние несколько дней возродившаяся тяга к садоводству поразительно улучшила состояние его здоровья; быть может, ему как раз и требовалась эта магия тяжелых физических нагрузок; так или иначе, слушая в сгущающихся сумерках голос друга, он ощутил растущее желание узнать, когда же должна начаться «программа» и в какой день ему следует явиться за инструкциями.