В горле у нее стоял ком, но она не могла не улыбнуться.

— Ну да. Я пыталась объяснить это непреклонным чиновникам, но, похоже, определенные вещи для них гораздо важнее наших хотелок.

— Очень жаль. — Он наблюдал за сборами подруги, заполняя собой почти полностью дверной проем и придерживая дверь ногой.

Из-за брутальной внешности и габаритов многие ошибочно считали Харва опасным. Хоппер догадывалась, что он не пай-мальчик, с таким-то ростом за метр восемьдесят и соответствующей шириной плеч. Тем не менее в драке Харва она ни разу не видела, так что ей в поисках подтверждения или опровержения оставалось полагаться только на его рассказы. Вопреки облику грубой машины для убийства, Харв был человеком остроумным и рассудительным. И еще у него были длинные густые черные волосы, с одной седой прядью.

В первый год пребывания Хоппер на платформе они не общались. Строго говоря, она практически ни с кем не общалась. Незадолго до этого она порвала с мужем, порвала вообще со всеми, и в таком эмоциональном состоянии готова была оставаться хоть вечность, лишь бы снова не испытывать боль. Военные, равно как и персонал электростанции, заводить новых друзей особо не стремились, и их вполне устраивало, что о новенькой им только и известно, что фамилия.

А затем, за одной трапезой, у нее и Харва обнаружилось кое-что общее. Вообще-то сущий пустяк — книжка, которую они оба читали, — однако этого оказалось вполне достаточно.

Хоппер не подумывала об этом — уж точно не планировала, — но примерно год назад они провели вместе ночь после устроенной военными вечеринки в честь чьего-то дня рождения. Там они выпили парочку бутылок бражки, приготовленной рядовым составом. Пойло получилось отвратительным, бутылки были вымыты кое-как — в итоге кислятина имела явный металлический привкус, однако алкоголь все же возымел свое действие. Так они оказались в одной койке.

После этого Хоппер долго его избегала. Тем не менее после другой такой же вечеринки несколько месяцев назад они переспали снова. И с той поры проделывали это уже с десяток раз. Потребность Элен хотя бы в минимальных близких отношениях — как эмоциональных, так и физических, — временами брала верх над желанием держаться подальше от всех и вся, и от Харва в том числе. Харв же, со своей стороны, остро ощущал ее стремление к одиночеству. Никогда не домогался, лишь отзывался на ее инициативу, равно как и в общении готов был подождать, пока ей самой не захочется поговорить. Он был ее ближайшим — и единственным — другом на платформе.

Хоппер достала из шкафа несколько футболок и бросила их в небольшую холщовую сумку.

— Так, давай-ка еще раз. Сам Эдвард Торн, величайший национальный герой и прочая, и прочая, а еще твой старый куратор в колледже, пишет тебе это загадочное письмо. Теперь он умирает…

— Похоже на то.

— …И хочет с тобой повидаться.

— Так они утверждают.

— А они сказали зачем?

Перед глазами у нее тут же предстало сожженное письмо, строки с настоятельной просьбой.

— Не знаю, Харв. Понятия не имею. Я едва его знала.

— Правда?

— Правда. Я не знаю его и не испытываю ни малейшего желания встречаться с ним, к тому же я ненавижу Лондон. Да и эта женщина мне не нравится.

В ее ушах все еще звучали слова Уорик: «Значит, вы наблюдатель. Не практик». Замечание терзало тем больше, что она и сама нередко задумывалась об этом.

Харв недоуменно пожал плечами.

— И все равно ты едешь.

— Все равно еду, — вдаваться в подробности ей абсолютно не хотелось.

Харва ее немногословность, впрочем, не задела. Он надавил ногой, отворив дверь еще шире.

— Ты в порядке после утреннего? После той посудины.

— Вообще-то не очень.

Из головы у нее не выходили два жмущихся друг к другу детских тельца. Затопление баркаса, несомненно, разрушило эту трогательную сценку. Теперь в трюме просто груда костей, но скоро и с ними покончат черви-костоеды. Хоппер, однако, не хотелось показывать Харву, насколько недавнее событие ее проняло, и потому она снова обошлась без пояснений.

— Как думаешь, откуда они? — он явственно желал отвлечь ее от неприятных воспоминаний, заняв фактической стороной вопроса. И Хоппер была признательна ему за это.

— Скорее всего, из какой-нибудь Америки. Точнее не могу сказать.

По месту обнаружения корабля определить его происхождение не представлялось возможным. Разумеется, прежняя система морских течений прекратила свое существование, а новое преобладающее течение, охлаждающее Британию и запад Европы, начиналось на севере и проходило в сотнях километров к востоку. Тем не менее встречное течение, скорее всего и принесшее баркас в их края, подпитывалось изрядным количеством прочих источников, так что судно могло отойти от некоего побережья на западе. Или на юго-западе. Прокрутив все это в голове, Хоппер рассмеялась.

— Охренеть из меня океанолог. Широким жестом указала на два континента. Как тебе такая точность?

— Еще разберешься, — пожал плечами Харв. — Если это вообще возможно, то разберешься.

— Да мне еще с кучей всего разбираться и разбираться, Харв. Вот только, похоже, никому это особенно и не нужно.

— Не говори так. Ты занимаешься важным делом.

Неуклюжая попытка ободрения мигом привела Хоппер в ярость. Все-таки лучше в одиночестве страдать из-за собственной несостоятельности, бездарности и полнейшей бесполезности проделываемой работы, чем выслушивать такое! Впрочем, она тут же взяла себя в руки. Сколько можно заниматься самобичеванием?

— Спасибо. А тебе, часом, не нужно отправиться на свой пост? Поизображать сурового командира: орать на подчиненных и все такое?

Харв усмехнулся.

— Ах, ну да. Кто же кроме меня? — Он зашел в комнату и крепко обнял Элен. — Береги себя там, в Лондоне. Я серьезно. И звони, когда только захочешь поговорить.

Хоппер на секунду тоже обняла его, затем отстранилась.

— Обязательно. Вернусь через неделю.

Дверь за ним захлопнулась. С угасшей улыбкой она вернулась к не таким уж и обременительным сборам, и взгляд ее упал на собственное отражение в стареньком зеркале над умывальником.

Ей тридцать четыре года. Почти пятнадцать из них она — научный работник. Жизнь на платформе потихоньку закаляет ее, наверняка и работа накладывает свой отпечаток. Ее карьера, поначалу блестящая, обернулась десятилетием преодоления невероятных трудностей под завесой безразличия со стороны официальных кругов. Детей нет, родителей тоже, как и близких отношений, если не считать подобия таковых с военнослужащим. Кроме краткого и неудачного брака, всю свою зрелую жизнь она избегала близости, и вот теперь, кажется, достигла в этом идеала: жизнь в келье на океанской платформе, кое-как закрепленной посреди волн.

И вдруг Торн — пусть он хоть сто раз