— Мисс Линч рассказывала, что Елизавета очень злилась из-за того, что нормандцы и старые английские фамилии, которые первыми завоевали Ирландию, в итоге стали говорить только по-ирландски и на латыни. Она называла их Ipsis Hibernicis Hiberniores — более ирландскими, чем сами ирландцы.

— А кто такая мисс Линч? — спросил Майкл.

— Моя учительница. Я расскажу тебе о ней потом. А теперь, пожалуйста, продолжи свою историю.

— У меня в горле пересохло, — сказал он и, встав с ограды вокруг источника, пошел к ручью.

Я последовала за ним. Он присел, зачерпнул воду двумя сложенными ладонями и поднес их к моему лицу. Я разомкнула губы, а он налил воду мне в рот. Мне вдруг захотелось поцеловать углубление в его ладони. Господи, что со мной?

— Твоя история, Майкл, — как-то умудрилась напомнить ему я, усаживаясь на стенку источника.

Он сел рядом со мной.

— Мой дед забыл об оставшейся в огне подкове, которая раскалилась добела. Он быстро поддел ее и опустил в лохань с водой. Вырвавшийся с шипением пар и поднявшийся дым отвлекли мужчин, и тут заговорила моя мать. «Я хочу замуж за этого человека», — сказала она.

— Прямо так и сказала? — спросила я.

— Так и сказала, — ответил Майкл. — Никто не ожидал.

— Но разве Грайне не влюбилась в Диармида в тот же миг, как увидела у него на лбу пятнышко — «знак любви», хотя и должна была выйти замуж за Финна, вождя? — снова спросила я.

— Думаю, это был как раз такой случай, — сказал Майкл.

— И Дейрдре, которая была предназначена королю Конору, убежала с Найси сразу же, как только они повстречались. Тоже ведь неожиданно.

— Это стало сюрпризом и для Найси, и для Диармида. Оба парня искали приключений, а тут появляются эти девушки, и они влюбляются в них… Мужчина точно не может ожидать такого, — заключил он.

— Наверное, — согласилась я. — Особенно если он разъезжает на прекрасной гнедой лошади, направляясь неизвестно куда.

Он здесь только проездом. И я больше никогда его не увижу…

Но тут Майкл возразил:

— Все эти старинные легенды рождены не на пустом месте. И моя мать вышла за моего отца, хотя это было крайне маловероятно.

— Маловероятно, — сказала я, — но это все же случилось.

— Случилось, — согласился он.

Майкл накрыл мою ладонь своей. Тепло. Мы замолчали. Я затаила дыхание.

— Продолжай. Что же твой дед сказал твоей матери?

— Он сказал: «Тебе уже слишком поздно выходить замуж, Фионнуала». Мою мать звали Фионнуала.

— Какое красивое имя.

— Мне нравятся хорошие и сильные женские имена: Фионнуала, Онора.

— Вот как, — сказала я.

— «Всему свое время, в том числе рождению детей, — сказал мой дед. — И если оно прошло, его не вернуть».

— Жестоко сказано, — заметила я.

Майкл кивнул.

— Но мой отец ответил на это так: «У меня уже есть сын, и я не переживаю по поводу того, обзаведусь ли еще одним. Но, когда ваша дочь подошла ко мне, я почувствовал, как одиночество, которое я ношу в душе, исчезает, словно туман под лучами солнца. Мать моего сына Патрика была хорошей женщиной, и она не стала бы препятствовать моему счастью. Возможно, это как раз ее молитвы привели вашу дочь ко мне», — задумчиво завершил мой отец. «Меня привели туда мои мозоли», — сказала моя мать. Такие вот дела…

— Но для нее все равно это было не слишком поздно, потому что ты все-таки родился.

— Не только родился, но и вырос вместе с ней и моим дедом Мертой Мором, кузнецом. Зиму отец проводил с нами, иногда приезжал мой брат Патрик. У меня было одинокое детство, но порой выдавалась возможность немного покуролесить с Патриком.

— А я всегда была с моей сестрой Майрой, и… О боже — ее свадьба! Как я могла об этом забыть? Я должна идти, Майкл. И прямо сейчас.

— Погоди, — сказал он.

Я остановилась, потом вернулась.

— Я так и не спросила у тебя, куда ты направлялся, прежде чем нырнул в залив Голуэй.

— Я думал, что отправился посмотреть мир, Онора, имея с собой отцовскую волынку и мастерство в кузнечном деле. Я приехал в Голуэй Сити, чтобы получить немного легких денег на это путешествие.

— О чем ты?

— Мы с Чемпионкой собираемся выиграть Голуэйские скачки.

— Голуэйские скачки? Но чтобы участвовать в них, нужно быть джентльменом. А ты ведь не джентльмен, Майкл, или я ошибаюсь?

— Нет.

— Слава Иисусу и Пресвятой Богородице. Мой отец скорее согласился бы выдать меня за бродягу, только не за джентльмена! Ой, я не это хотела сказать… При чем тут «замуж»… Я имела в виду… Ты, наверное, считаешь меня жуткой нахалкой.

— Из-за того, что ты говоришь правду? Послушай, давай пойдем и поговорим с твоим отцом прямо сейчас.

— Но ведь ты отправился посмотреть мир.

— Мне больше не нравится путешествовать в одиночестве, — сказал он.

— Ох… — Голос мой вдруг стал совсем тихим. — Я очень рада.

Мы пошли по пляжу в сторону вереницы рыбацких хижин. Соседи уже встали, и многие из них, похоже, переговаривались, тыча в нас пальцами.

— Я пойду первой и все им объясню. Видишь ли, в моей семье все уверены, что в сентябре я уйду в женский монастырь.

— Что? — неожиданно громко воскликнул Майкл, испугав Чемпионку, которая шарахнулась от него. — Ты — и в монашки?

Пока Майкл удерживал лошадь за поводья, я побежала, и мои распущенные волосы гривой развевались на ветру.

— Мы уладим это позже, — крикнула я ему через плечо. — А сейчас мне нельзя опоздать на свадьбу Майры!

Ох уж эти разборки и размолвки — еще хуже, чем приливное течение в заливе Голуэй!

— Наша правильная Онора принимает небольшие ухаживания от красивого цыганского парнишки. Просто замечательно! — сказала Майра и весело засмеялась.

Но отец был очень зол.

— А ты уверена, что остальные из шайки это парня не дожидаются, пока мы начнем танцевать на улицах, чтобы просочиться в Барну и обчистить там каждый дом? — спросил он меня.

— Можно лишь пожелать им удачи. Воровать там особо нечего, так что они мало что найдут, — заметила бабушка.

— Он не цыган, — возразила я, — а если бы и был им, мне все равно.

— Довольно, — сказала мама. — Мы с тобой, Онора, завтра пойдем к мисс Линч и все ей объясним: на случай, если она видела вас в окно и могла все это неправильно истолковать.