— Ложь вам не поможет, Хоксли. Аукцион должен был начаться еще полчаса назад. Я послал своих охранников, — он сделал жест в сторону сопровождавших его мужчин, — обыскать весь дом. И выяснилось, что картина исчезла.

— И что же? — спросил Маркус. — Какое отношение это имеет ко мне?

— Вы были последним человеком, видевшим картину. К тому же я знаю о том, что вы одержимы живописью Гейнсборо.

— Вы ошибаетесь, — возразил Маркус. — Я ее здесь не видел. Вы направили меня сюда, в эту комнату. Но, насколько я могу судить, тут нет картин Гейнсборо.

Данте покачал головой:

— Нет, не я вас сюда направил. Я дал вам вполне определенные указания насчет комнаты в конце коридора, за библиотекой. Там и висела картина Гейнсборо «Морское побережье с рыбаками».

— Это единственная комната, которую я видел, — заявил Маркус. — И мне очень не нравится ваш тон, Данте. Что же касается исчезновения картины, то вы оскорбляете меня своими подозрениями. Полагаю, что любой из присутствующих в доме мог её взять.

— Я прекрасно осведомлен об интересах и вкусах тех, кого допускаю на свои аукционы. Кроме вас, картиной Гейнсборо мог заинтересоваться только лорд Ярмут, присутствующий здесь как представитель самого принца-регента. Это полотно можно было бы продать за очень большие деньги. И я полагаю, что вы, будучи всего лишь биржевым маклером, едва ли можете располагать суммой, необходимой для того, чтобы купить столь ценное произведение искусства. Возможно, ваша страсть к этому художнику затуманила вам сознание, и вы украли картину. Не сомневаюсь, что судья сочтет это убедительным мотивом, мистер Хоксли. Маркус в раздражении поморщился.

— Послушайте, Данте, вы что, не поняли моих слов? Я же сказал вам, что даже не видел тут картины Гейнсборо.

— Вы сможете сказать об этом констеблям, Хоксли.

На щеке Маркуса задергался мускул. Сжав кулаки, он сделал шаг к аукционисту. Но охранники комплекции Гаргантюа тут же преградили ему путь.

— Постойте! — закричала вдруг Изабель.

И тотчас же на нее уставились четыре пары глаз, причем Данте и охранники только сейчас ее увидели — сидевшая на кровати за широкой спиной Маркуса, она была надежно от них скрыта. Но сейчас мужчины таращились на нее в изумлении, и она вдруг почувствовала, что не может произнести ни слова.

— Вы ошибаетесь, Маркус не брал картину, — сказала наконец Изабель. — И я могу засвидетельствовать это.

— А кто вы, собственно, такая? — Данте буравил ее взглядом.

Проигнорировав вопрос, Изабель заявила:

— Еще раз повторяю, Маркус ничего не крал.

Тот покосился на нее и пробормотал:

— Дорогая, больше ни слова…

— Кто вы такая? — упорствовал Данте.

— Дорогая, ничего не говорите, — повторил Маркус.

— Мое имя — леди Изабель Камерон, — сказала Изабель, наконец-то поднимаясь на ноги. Стараясь изобразить уверенность, она продолжала: — Я дочь лорда Камерона, графа Молверна. И, как я уже сказала, Маркус Хоксли ничего тут не брал — могу это засвидетельствовать.

Данте в растерянности заморгал. Наконец спросил:

— Леди Изабель, но откуда же вам известно, что мистер Хоксли никак не связан с исчезновением картины?

— Откуда мне это известно? Уверена, что вы можете догадаться.

Данте окинул девушку пытливым взглядом, потом с усмешкой проговорил:

— Нет, леди Изабель, я не осмеливаюсь ни о чем догадываться без доказательств. И очень может быть, что относительно Хоксли вы просто заблуждаетесь. Между прочим, эта картина была застрахована «Лондонским Ллойдом», и оттуда скоро явится дознаватель, который, несомненно, пожелает выслушать ваше заявление и допросить вас. Кстати, здесь сегодня присутствует лорд Ярмут, а его, как обычно, сопровождает леди Ярмут, которая, как мне известно, тесно связана с высшим светом. Неужели вы хотите, чтобы о вашем визите сюда все узнали?

«Он пытается меня запугать!» — промелькнуло у Изабель. Да, его намек был ясен. Данте угрожал ей утратой общественного положения, если она будет отстаивать алиби Маркуса. Но надменный аукционист не знал самого главного: она, Изабель, именно этого и добивалась.

С вызовом взглянув на Данте, Изабель заявила:

— Мистер Хоксли все это время был со мной. Видите ли, мы с ним любовники.

— Изабель!.. — в ужасе воскликнул Маркус. Он повернулся к Данте: — Не верьте ей, она лжет!

— Нет, не лгу! — Девушка решительно покачала головой.

Данте впился в нее взглядом, и его узкое аскетическое лицо исказил гнев. Изабель же была удивлена яростью аукциониста. Неужели он не был удовлетворен тем, что подозреваемый свободен от подозрений? И почему он так настаивает на виновности Маркуса? И тут в голову ей пришла ужасная мысль: «Похоже, этот человек заинтересован в том, чтобы виновным оказался именно Маркус Хоксли».

— Да, понимаю, — кивнул Данте, и в голосе его зазвучал металл. — Вы очень хотите заступиться за мистера Хоксли, даже невзирая на последствия… Что ж, в таком случае мне придется настаивать на том, чтобы вы представили полный отчет обо всех ваших действиях с того момента, как прибыли сюда.

— Не возражаю, — ответила Изабель.

— Зато я возражаю! — выкрикнул Маркус.

Аукционист ненадолго задумался, потом с некоторым смущением проговорил:

— Что ж, леди Изабель, я думаю, что неформальное заявление избавит нас от необходимости вызывать констебля. Я уверен, что дознаватель «Ллойда» и так соберет всю информацию, необходимую для того, чтобы снять подозрение с мистера Хоксли. Согласны, леди Изабель?

— Нет, не согласна. — Она покачала головой.

Данте посмотрел на нее, прищурившись, и процедил сквозь зубы:

— В таком случае, леди Изабель, следуйте за мной. — Слова эти прозвучали скорее как требование, а не просьба. И все тотчас же пошли следом за Данте, причем охранники старались не отставать от Маркуса.

Изабель же, проходя мимо эротических произведений искусства, сама себе удивлялась: неужели эти статуи и картины ничуть ее не встревожили, когда она находилась здесь наедине с Маркусом? Как странно… Ведь теперь, в обществе Данте и его людей, она невольно краснела, глядя на все это.

Они вошли в одну из гостиных особняка Уэстли, и Маркус, выразительно взглянув на нее, тихо сказал:

— Ничего не предпринимайте, пока я не вернусь. — Развернувшись, он вместе с Данте и охранниками вышел из комнаты.

Оставшись одна, Изабель осмотрелась. Почти вся гостиная была заполнена произведениями искусства, у стен стояли полотна в рамах, в дальнем углу находилась копия греческого бюста, а на столе были в беспорядке расставлены бронзовые чаши и всевозможные хрустальные фигурки. В снопах солнечного света, падавшего из окна, кружились пылинки, и Изабель, чихнув, невольно поежилась — ей вдруг стало ужасно холодно.