1867 г. первый обращенный из русских, Никита Воронин, был крещен в реке Куре под Тифлисом Мартином Кальвейтом (Kalweit), немцем-баптистом из Ковельской губернии, недавно поселившимся в Тифлисе. Воронин принадлежал к секте молокан, самобытной русской религиозной группе, учением напоминавшей квакеров. К концу 1860-х годов все больше молокан стали подвергать сомнению положение своей религии о том, что крещение и прочие таинства следует понимать исключительно в духовном смысле, и стали высказывать мнение, что физическое исполнение обряда крещения необходимо для спасения[19]. Усердно читая Библию, Воронин испытал обращение и убедился, что таинства водного крещения и причастия обязательны для христианина, однако он не знал, где найти общину, которая бы разделяла его убеждения. В конце концов Воронин встретил Кальвейта, бывшего лидером небольшой группы немецких баптистов в Тифлисе. В ходе длительных бесед с ним Воронин решил, что наконец нашел общину единомышленников, и попросил Кальвейта крестить его [В. П. 1911: 337]. Через несколько лет Воронин собрал вокруг себя других обращенных из русских, сформировав там же, в Тифлисе, первую русскую баптистскую общину. В 1871 г. к этой маленькой группе присоединились два молоканина, которые станут виднейшими пионерами русского баптистского движения: Василий Васильевич Иванов и Василий Гурьевич Павлов. В последующие десятилетия Иванов и Павлов будут проповедовать баптистскую веру в молоканских поселениях Закавказья, Южной России и Поволжья.

В то же самое время на юге Украины среди православных крестьян получило распространение новое религиозное движение, известное как штундизм. Местные крестьяне, украинцы и русские, работавшие на немецких колонистов, живших в этом регионе со времен Екатерины II, стали посещать религиозные собрания в немецких общинах. Когда они сами стали организовывать часы изучения Библии на своем языке, они получили кличку «штундисты» – от немецкого Stunde, «час» [Blane 1975: 270–271].

Штундисты не стремились порывать с Православной церковью. Но их собственные духовные устремления и отношение к ним со стороны православного окружения способствовали тому, что со временем они обособились в отдельную группу. Контакты с немцами-протестантами побуждали их задаваться вопросом о пути к спасению. Отрицательная реакция православного духовенства на их увлечение немецкой верой постепенно отдаляла их от православия [Рождественский 1889: гл. 2]. Хотя немцы-колонисты охотно отвечали на вопросы о собственной религии и приветствовали славяноязычных крестьян на своих собраниях, они не крестили их, поскольку по законам империи совращение из православия в любую другую религию было уголовным преступлением. Однако 11 июня 1869 г. Ефим Цимбал, крестьянин из украинской деревни Карловки Херсонской губернии, убедил проповедника братских меннонитов Абрахама Унгерна покрестить его и еще тридцать обратившихся из соседней немецкой колонии Старый Данциг. Таким образом, Цимбал стал первым южнорусским штундистом, формально обратившимся в баптистскую веру. Это повторное крещение для него знаменовало окончательный разрыв с православием. Некоторые штундисты не принимали баптистскую обрядность и баптистское церковное устройство, но многие последуют примеру Цимбала. Цимбал вскоре переехал в поселение Любомирка (тоже в Херсонской губернии), где он крестил будущего лидера штундистов Ивана Григорьевича Рябошапку. Рябошапка, в свою очередь, крестил пионера штундизма Михайло Ратушного вместе с сорока восемью его последователями из Одесского уезда в 1871 г. [В. П. 1911: 332]. К этому времени движение распространилось из Херсонской губернии на Киевщину и по всей Южной России, в значительной степени за счет сезонной трудовой миграции сельских работников [Воронов 1884:15–16; Рождественский 1889: 75–78, 174-76].

Тем временем протестантские идеи также заявляли о себе в далеком Петербурге, совершенно в другой социальной среде. Раннюю стадию религиозного движения на севере империи Эдмунд Хейер называл «салонным пробуждением». Оно началось в 1874 г., когда русская аристократка Елизавета Ивановна Черткова пригласила известного английского проповедника, Гренвиля О. У Уолдгрейва, лорда Рэдстока, вести евангельские собрания в столичных салонах. Рэдсток принадлежал к плимутским братьям – одному из кальвинистских ответвлений низового англиканства. Своей страстной проповедью он обратил Черткову, когда та путешествовала за границей. Рэдсток стал настоящей сенсацией сезона 1874 г., повторив свой успех, когда вновь посетил Петербург в 1875 и 1878 годах. Последовало несколько обращений в среде высшего общества столицы; в прессе и в литературе появилось даже слово «рэдстокизм», вокруг которого шли оживленные споры. Перед Рэдстоком открылись двери дворцов; среди обращенных были граф Модест Модестович Корф, граф Алексей Павлович Бобринский, княгиня Вера Федоровна Ливен, в замужестве Гагарина, ее сестра княгиня Наталья Федоровна и полковник Василий Александрович Пашков [Heier 1970: viii, 57-105][20].

Пашков вскоре стал самым ярким светочем всего движения, направившим его в русло филантропии и общественного дела. Пашков и его единомышленники из числа знати, считая необходимым личное религиозное обращение и развитие внутренней духовной жизни через молитву и чтение Библии, стремились привлечь к этому крестьян, живших на их землях в северных и ценральных губерниях России. Там они устраивали кружки по обучению грамоте, школы обучения ремеслу, а для петербургской бедноты – чайные, приюты для бездомных детей, работные дома. Они вели кампании против пьянства, хлопотали о благоустройстве больниц и тюрем. В 1876 г. Корф основал Общество поощрения духовно-нравственного чтения, издававшее множество книг и брошюр на религиозные темы, а также еженедельную газету «Русский рабочий», рассчитанную на читателей из простого народа. Постепенно новые религиозные идеи стали проникать в деревни вместе с крестьянами, которые возвращались туда с заработков в столице.

Это движение вскоре получило название пашковства (или презрительно – пашковщины). Лидеры пашковцев первоначально имели в виду лишь обновление православия, а не основание новой религиозной деноминации. Они не проповедовали никакого особого учения, скорее поощряя свою публику из рабочих и крестьян самим формировать свое мнение о Священном Писании. Однако постепенно пашковство приобрело иное направление. Корф обратился в баптизм в Швейцарии в 1879 г., а когда пашковцев стали преследовать как штундистов, они начали сближаться с последними, а также с баптистами, перенимая у них многие черты богослужения и вероучения [Blane 1975: 276; Heier 1970:107–124,145-146; Клибанов 1965:246; Скворцов 1893: 3, 10, 37].

Баптисты, штундисты и пашковцы со временем стали узнавать друг о друге через статьи в газетах, личные контакты и Пашковские публикации. К 1884 г. неформальные связи начали обретать формальные черты. Состоялось два съезда, на которых присутствовали группы, объединенные приверженностью главным положениям евангелизма: убежденностью, что только Библия может быть основой веры и что для веры необходимо личное религиозное обращение. На этих собраниях в ходе обсуждения общих интересов движение начало приобретать структуру. Первый съезд был запланирован в Петербурге. По приглашению Пашкова в конце апреля в столицу приехали семьдесят делегатов – представителей от групп штундистов, пашковских кружков, баптистских (русских и немецких) общин, братских меннонитов и евангельского крыла молокан. Они получили радушный прием в домах богатых сторонников Пашкова. Но на середине