рабочем движении в России и Европе, забастовках и стачках наряду с различными публикациями на антирелигиозные темы.

Таким образом, к началу XX в. юридическое преследование так называемых штундистов стало предметом обсуждения в прессе, а обвиняемые привлекли симпатии многих наблюдателей, придерживавшихся левых и либеральных взглядов. Даже в среде Православной церкви находились те, кто отваживался оспаривать мудрость ограничения законом свободы совести [Бобрищев-Пушкин 1902: 106–114; Одинцов 1994: 6]. Эти споры проходили на фоне растущего общественного беспорядка и политического давления со стороны общества на правительство. Расширялось рабочее стачечное движение, на селе множились беспорядки, росло влияние недавно созданного либерального «Союза освобождения»; кроме того, даже сторонники режима жаловались на пренебрежение законом со стороны губернаторов. Все это в конце концов убедило Николая II и его правительство в том, что необходимо допустить дискуссию о политических переменах. Эмансипация Церкви и эмансипация религиозного диссидентства – вот два ключевых пункта реформы религиозного законодательства, которую в 1904 г. задумывал Сергей Юльевич Витте, председатель Комитета министров, и которая была поддержана первоиерархом Синода, митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Антонием (Вадковским). Главной целью Витте было сохранить самодержавие, и он считал, что репрессии против религиозных меньшинств скорее создавали беспорядок в государстве, чем поддерживали его; к тому же он верил, что можно добиться поддержки режима со стороны религиозных меньшинств, особенно староверов, если расширить религиозные свободы. Однако он также полагал, что если прекращать репрессии, то и Православную церковь следовало освободить от диктата светской государственной бюрократии, чтобы она могла достойно вступить в конкуренцию со своими противниками на духовном поле. В феврале 1903 г. был выпущен манифест, который приказывал правительственным чиновникам быть твердыми в соблюдении буквы закона, в том числе и законов о неправославных подданных. Но уже в декабре 1904 г. появился указ, в котором говорилось о пересмотре чрезвычайных мер, введенных в 1881 г., дававших губернаторам огромные административные полномочия, о необходимости ослабления цензурного надзора, об усовершенствовании местного управления и о пересмотре законов, касающихся религиозных меньшинств [Cunningham 1981: 79–80, 94, 126, 294; Curtiss 1940: 227; Waldron 1989: 109–112; Ascher 1988: 71–72; Rogger 1983: 54–55, 159].

В итоге был издан декрет о веротерпимости, подписанный Николаем II на Пасху, 17 апреля 1905 г. К тому времени набирала обороты Революция 1905 г., и правительство стремилось удержать ее, делая небольшие уступки недовольному населению. Декрет отменял запрет на выход из Православной церкви и обещал «раскольникам» свободу строительства молитвенных домов и проведения богослужения – в этих культовых зданиях или в частных помещениях. Хотя православие оставалось официальной религией Российской империи и сохраняло за собой монополию на миссионерство, этот закон позволял многим людям, записанным как православные, но практикующим другую религию, легализовать свой религиозный выбор. Сопутствующие декрету инструкции Совета министров официально отменяли запрет штундистских собраний 1894 г. [ПСЗРИ 1908: № 26125, 26126]. Всего лишь месяц спустя Николай пообещал, что, «когда наступит благоприятное для сего время», он созовет собор Православной церкви для обсуждения ряда вопросов, касающихся отношений Церкви и Российского государства [Церковные ведомости 1905: 99]. Манифест 17 октября 1905 г., учреждавший Государственную думу, устанавливавший широкие избирательные права для мужчин, провозглашавший неприкосновенность личности, свободу совести, слова и собраний, преобразил российское правовое поле и, казалось, обещал русским баптистам эру новых возможностей.

Русские евангелики действительно восприняли революцию с воодушевлением. С 1905 г. начался период бурного расширения баптизма. Возросло как число верующих, так и число связанных с движением организаций. Это расширение повсюду вызывало жаркие споры: и у печи в крестьянской избе, и в правительственных кабинетах Петербурга. Многие темы этих споров, впрочем, были актуальны уже в 1894 г.: положение неправославных подданных в православном государстве, отношение между русской народностью и православием, социальные и политические последствия религиозного выбора. Теперь, после Октябрьского манифеста, распространение евангелического движения также ставило вопрос о гражданском обществе при конституционном режиме и вопрос о перспективе и даже желательности религиозного плюрализма в России.

Глава II

Эпоха «открытого штурма»

Организация и сообщество баптистов после 1905 г

В начале 1911 г. старый миссионер и пресвитер бакинской общины Василий Васильевич Иванов, озирая шесть лет бурного роста баптизма после объявления свободы совести, писал: «Будучи вооружены истиною Божию, они смело выступают в неравную борьбу с заблуждениями всякого рода и с большим успехом расширяют свою духовную территорию… С 1905 г. в истории баптизма наступила эпоха, которую можно назвать эпохой открытого штурма» [Иванов 1911: 69][31].

Несомненно, торжество многих гражданских прав после Революции 1905 г. значительно изменило статус молодого баптистского движения в России, открыв перед ним новые перспективы расширения и развития. Проведенный государством ценз религиозного сектантства показал, что со времени принятия указа о веротерпимости в апреле 1905 г. до 1 января 1912 г. численность русских баптистов увеличилась на 21 140 человек – примерно на треть их общего количества (66 788 человек). Тот же ценз показал, что другая ветвь движения – евангельские христиане – насчитывала в своих рядах 29 988 человек, причем примерно равную с баптистами долю сторонников (9 175 человек) они приобрели после 1905 г.[32] Количественный рост сопровождался развитием институтов. За короткий промежуток с 1905 г. сформировались сотни новых общин. Союз евангельских христиан-баптистов[33]и его конкурент, Всероссийский союз евангельских христиан, возникший в 1909 г., ежегодно проводили всероссийские и региональные съезды. Оба союза располагали широкой сетью миссионеров. Публиковались многочисленные журналы, выходила еженедельная газета, а также бесчисленные памфлеты, сборники гимнов и прочая конфессиональная литература. Баптисты отправляли представителей на несколько международных баптистских собраний, а в 1911 г. лидер евангельских христиан Иван Степанович Проханов был избран вице-президентом Всемирного союза баптистов. Видя такие достижения, предводители баптистов смело предсказывали начало новой религиозной эры, даже начало Реформации в России по теме Реформации в России см. [Иванов 1910: 6].

Отличительной чертой евангелического движения с началом его роста после 1905 г. стала эффективная организационная стратегия. Баптисты строили свою общинную жизнь, исходя из принципов, неведомых православным и другим официальным церквам. С 1905 г. до начала I мировой войны в 1914 г. активно велась миссионерская работа – русскими проповедниками для русской аудитории – а для того, чтобы отстаивать интересы баптистов и сохранять единство движения, формировались местные и центральные организации. Религиозное диссидентство не было для России новым явлением, но все наблюдатели – от представителей духовенства и чиновников до интеллигенции, печати и любопытствующих, которые посещали собрания баптистов, – в один голос заявляли, что баптисты и евангельские христиане коренным образом отличались от прежних религиозных диссидентов именно своей широкой организационной сетью и миссионерским пылом.

Все это представляло собой следствие баптистского учения о вере и церковной организации. Русские баптисты разделяли с остальными баптистами представление о Церкви как о