— Максимыч, еще с километр вверх, там мелко, воробью по колено, — через борт наклонился к нему бледнолицый бич, успевший, как оказалось, забраться в кузов.

— А ты какого хрена здесь? — удивился водитель.

— Да вот, решил…

В это время лязгнула дверца, и в кабине очутился Николашка.

— Папка! — прильнул к отцу.

Ну, без слезливых киношных сцен. Поехали вверх по речке. Переварив детективный факт своего вызволения, Николашка ушел в себя. Перед глазами, как в мареве, вибрировал образ волоокой смуглянки. Как она выскочила из калитки, когда он запрыгивал в кузов! Поняв все происходящее, лишь прижала пальцами свои резные губы и опустила бестрепетные ресницы. Вот и все — резные губы и бестрепетные ресницы. Губы и ресницы…

В райцентр добрались еще засветло. Николашку Максимыч привез к двоюродной сестре, подъехав к ее дому с тылов, через пустырь, прямо по чертополоху. У нее же оставил самосвал — пусть муж сестры отгонит на бетонорастворный узел. Сам без каких-либо объяснений пошел по беззаботной улице под самоцветный светофор. Куда? А в милицию сдаваться.

— А мне что делать? — спросил бич, признав в Максимыче нового хозяина.

— Живи, дурак! — оптимистически посоветовал он.

IV

…Евфрата долго и дорого выхаживали в областной больнице: собирали косточки, вправляли сотрясенный мозг, шаманили над отбитыми потрохами. Максимыча судили по новоявленной моде — судом присяжных заседателей. Назначили наказание меньше меньшего. За это время Катерина, стерев со слезами архипелаг детских веснушек и отмечтав о благожелаемой старости, забросила воспитание колхозных телят и начала челночить. Часто брала с собой в поездки Николашку, любившего, впрочем, больше плотницкое дело, нежели торговое.

К возвращению Максимыча, закаленного колючей проволокой зоны, на застройке появились пирамидки самана и стопки оранжевого, обожженного кирпича. Фундамент расчистили от жирного фиолетового бурьяна втроем: Максимыч, Катерина и Николашка.

— Максим, может, фундамент выше сделаем? — как-то спросила Катерина мужа.

— Да, я тоже так думаю, — согласился он. — Пусть дом будет еще выше!..

И, вскочив на старый фундамент, победоносно окинул взглядом округу — хутор, виноградники, дамбу… Кладку кирпича Максимыч делал сам. Соскучившись по работе на себя, пахал самозабвенно. Катерине не позволял носить кирпич. Забеременела она. Сначала этого испугалась.

— Может, того?.. — она жестами и мимикой изобразила, что надо сделать аборт.

Максим ее понял. Скрывая нахлынувшие эмоции, строго сказал:

— Ты что! — и помедлив, выпалил: — А для кого дом строим?

— Да перед Николашкой неудобно, большой ведь, понимает все, — сконфузилась Катерина.

— Понимает… Вот и пусть понимает! Я с ним поговорю…

…Максим брал увесистые слитки кирпича, на солнце казавшиеся полудрагоценными, ловко орудуя мастерком, набрасывал раствор и аккуратно — по шнуру — выкладывал ряд. И так кирпич за кирпичом — от зари до зари. Николашке доверял кладку внутренних стен. Туда шли кирпичи, когда-то добытые Катериной при рытье траншеи под фундамент. Те, что остались якобы от буденновских конюшен. Николашка бесподобно подражал отцу… К осени дом построили. Особой гордостью были сводчатые окна.

— Как в церкви, — улыбалась Катерина, скрестив руки на плодоносном животе.

— А то… — улыбался Максимыч. — Как в церкви… А крыша-то какая будет! Еще хлеще!

Он только что спустился с потолка и, задрав голову, наблюдал, как мастеровые из райцентра ладят многоскатную и разноуровневую крышу сложного профиля. А в это время внутренней отделкой занимались невесть откуда взявшиеся вьетнамцы — диковинные, миниатюрные и неистощимые в работе. Николашка тоже «заценил» крышу:

— Классная будет!.. — потом обратился к отцу: — Батя, ну я съезжу в райцентр?

— Давай… — махнул рукой Максимыч.

— Да осторожно там, — добавила вслед мать, которую, впрочем, Николашка не слышал. Юркий скутер уже уносил его в сторону райцентра.

V

Сегодня он подвозит на своем скутере из райцентра до Невольки Шахерезаду. Ну да, ту самую — волоокую, с резным профилем и трепетными губами. Дочь Евфрата. Для Николашки она так и оставалась Шахерезадой, хотя ее звали не так… Девушка училась в райцентровском элеваторном техникуме на специалиста хлебопекарного производства.

Она, как всегда, отнекивалась, когда парень предлагал довезти ее до Невольки. Но потом смущенно согласилась. Они, попетляв по закоулкам райцентра, вырвались на большак и помчались по отремонтированной дамбе, мимо Николашкиного хутора. На взгорке красовался новый дом.

— Наш!.. — перекрикивая ветер и не останавливая скутер, показал Николашка рукой на новостройку.

— Классный! — прокричала ему в ухо девушка с резным профилем.

Они промчались вдоль кудрявых виноградников до незатейливой речки Невольки. Парнишка довез Шахерезаду только до моста, не дальше. Оттуда — за речку Невольку до Евфратова хутора — случался хиленький рейсовый автобус. На нем девушка и добиралась до своего дома…

Моздок-Пермь

Рассказ

Решение созрело окончательно: эту девчушку Ада украдет. Ее квадратно заточенные ногти хищно клевали пробку боржоми, запрещенного к употреблению по политическим мотивам на территории России. А плацкартный вагон не особо торопливого поезда и не догадывался о криминальных намерениях Ады. Он жил своей непритязательной жизнью. Хлопал туалетными дверьми, ластился казенными простынями, обжигал железнодорожными чаями.

В предкурортный сезон поезд еще не пропитан духом изнеженной праздности и волнующих предчувствий.

Ада приметила эту кудрявую и нежную девочку еще на суетливом пермском вокзале. И запретная мысль сразу начала гнездиться в ее сознании. А когда девочка с мамашей заселились на полке рядом с ней, она поняла: это знак судьбы.

Ада исподволь, но неустанно наблюдала за чужим ребенком. Судя по невыразительности мамаши, ребенок, очевидно, похож на отца. Тонкий узор профиля, ангельские кудряшки.

Интересно знать, кто ее отец. Не глуп ли, не болен ли? Что за наследственность у ребенка? Ведь «гены пальцем не заткнешь», крутилось в голове Ады выражение доктора из института детской экопатологии. Там лечилась ее девочка Лера, не вылечилась. Вот уж год как ее нет…