На лицах – марлевые маски, на руках – перчатки, рассчитано все по минутам, перемещались так, словно знали помещение как свои пять пальцев, уходили по одному в разных направлениях. На тот момент в кассе посетителей не было, двух сотрудников, которые пришли пораньше, убили, одним словом, сработали четко и предельно жестоко.

И все-таки грабители допустили ошибку, даже две. Во-первых, раненая сотрудница сберкассы осталась жива. Ее доставили в больницу и сразу прооперировали. Сохранялась надежда, что, очнувшись, женщина сможет дать хоть какую-то зацепку.

Вторая ошибка была менее очевидной. В тот день директор трудсберкассы Данилко неожиданно взял отгул.

Именно этот факт стал основанием для того, чтобы подозревать его в сговоре с грабителями.

Все были в этом уверены. Кроме Анны. Не поддержал ее даже Лазута.

– Ясно же, что это Данилко на кассу навел! Ты видела, как он вел себя на допросе? Дрожал, как осиновый лист! Пот ручьем тек!

Он сидел за столом, а она кружила рядом, заходя то сбоку, то сзади.

Влияла.

– А ты на его месте веселился бы? Он же понимает, что под подозрением.

– Правильно понимает.

– Теперь подумай. Если бы он был заодно с грабителями, стал бы так очевидно подставлять сам себя?

– А что ему оставалось? Если бы остался на работе, бандиты по идее должны были его убить.

– Они не всех подряд убивают, а только тех, кто пытается дать отпор, сопротивляется. Сотрудников убивали, когда они отказывались выдать деньги. Мальчики тогда зимой громко закричали от страха. К тому же видели грабителей без масок. Заведующий на Садовой хотел ударить одного из них.

– А по-твоему, Данилко мог не сопротивляться? Он же директор!

– Мог инсценировать обморок, испуг. В конце концов, его могли ранить для виду.

– Раненому все равно пришлось бы давать показания.

– Верно. Все верно. Но послушай, Вань! Я дважды его допрашивала, и кое-что показалось мне странным.

– Я тоже дважды его допрашивал вместе с тобой и заметил его страх.

– Но вот вопрос: чего он так боится?

– Разоблачения, чего же еще! Нас!

– А мне показалось, что нас он боится меньше всего.

– Как так?

– Когда мы начинали выводить его на признание связи с бандитами, он не пугался. Он злился. Потому что не чувствовал за собой вины.

– То есть он ни при чем?

– Этого я не сказала.

– Тогда не понимаю.

– Я обратила внимание, когда именно он занервничал. Из его кабинета, куда бандиты тоже заходили, пропал портфель.

– Ну да. Данилко сказал, что там лежали бумаги. Отчеты какие-то.

– Именно в этот момент у него на лице проступил страх. Очень сильный, как мне показалось. Он не смог справиться с собой, потому что испытывал настоящий ужас.

– Хочешь сказать, что в портфеле не бумаги были?

– Нет, Вань, не бумаги.

– А что?

– Могу только предположить: что-то очень ценное. И, скорей всего, Данилко не принадлежащее. Он боится хозяина вещи, которая была в портфеле.

– Если вещь ценная, то почему в портфеле лежала? Глупо же!

– Возможно, в портфель Данилко положил ее, чтобы отдать хозяину, но не успел.

– А зачем отгул брал, раз у него в портфеле ценная вещь лежит?

– Вот это нам и предстоит выяснить.

Вечером позвонили из больницы: раненая пришла в себя, причем настолько, что сама потребовала встречи с милицией.

Анна с Бездельным выехали немедленно.

Сотрудница сберкассы выглядела плохо, но держалась молодцом.

– Гляди, старуха почти, а крепкая, – шепнул удивленный Макар.

Анна покосилась на него с неодобрением. Женщине всего лишь за сорок. До старухи далековато.

Вот мужики! Чуть за двадцать, и ты для них уже старуха! Ах, Макарка, Макарка! Вот стукнет тебе сороковник, посмотрим, каким стариком будешь себя считать!

– Товарищи милиционеры, – увидев их, приступила к делу женщина. – Желаю помочь следствию.

– Не торопитесь, гражданка, – сразу надулся важностью Макар. – Сначала ответьте на вопросы для протокола.

– Подожди, – остановила Анна. – Успеем протокол заполнить. Говорите.

И свидетельница их огорошила:

– Я видела одного из них в лицо. Наш бухгалтер Сан Саныч, когда его толкнули, думаю, случайно ухватился за маску тряпочную, что была на лицо надета. Завязка и порвалась. Бандит как понял, что его раскрыли, подошел к нашему Сан Санычу… горло… перерезал. А потом стоял и смотрел, как кровь выходит.

Женщина закрыла руками лицо.

– А вы где в тот момент находились? – спросила Анна, испугавшись, что сейчас свидетельнице станет плохо.

– На полу убитая лежала. То есть раненая, но они думали, что убитая. А все через мою глупость. Когда велели кассу открывать, я вместо этого легла на нее грудью. Отдавать супостатам деньги не хотела. Вот меня и того… Только я в сознании была и сквозь ресницы все видела.

– Описать можете?

– Я как очнулась, сразу его лицо вспомнила. До сих пор стоит перед глазами. Думаю, что он у них самый главный.

– Так опишите.

– Я его нарисовала.

– В смысле?

– Я с детства рисованием увлекалась, – стесняясь, произнесла женщина. – Особенно любила портреты с натуры писать. Попросила сестричку принести лист и карандаш. Откройте ящик. Мне самой никак. Там прямо сверху…

Бездельный залез в прикроватную тумбочку и вытащил чуть измятый листок бумаги.

– Дай, – протянула руку Анна.

Но тот, не отрываясь, глядел на рисунок.

– Что там, Макар?

Он посмотрел на нее странным взглядом и ответил:

– Это Щелкун.

Короткий забег

В первые годы советской власти на стенах пивных, которых расплодилось великое множество по причине дешевизны напитка, висели портреты Карла Маркса и Владимира Ильича Ленина. Наконец кто-то умный все же сообразил, что вождям мирового пролетариата взирать на пьяные рожи не годится. Поэтому с августа двадцать четвертого вместо портретов вождей появились лозунги: «Лицам в нетрезвом состоянии ничего не продается», «Пей, но знай меру, в пьяном виде ты можешь обнять своего классового врага». Просвещая народ подобным образом, власть надеялась, что советские пивные станут местом политического образования рабочих. Идеологической сплоченности вокруг пивных так и не случилось, но народ шел туда охотно. Особо популярные заведения работали практически круглосуточно.

– Куда пойдем? – спросил Бездельный. – В «Баварию» или «Новую Баварию»?

– Так они ж в соседних домах? – удивился Иван, пивший исключительно водку, никогда ни с чем ее не мешая.

– А где лучше? – наивно поинтересовалась Анна.

– Да везде одинаково. Дальше еще «Вена» и «Новая Вена» есть, а за ними…

– Хватит и этого, – остановил Лазута и смело проследовал внутрь пивной.

Забравшись в самый темный угол и заказав мужчинам «Кабинетного», а даме – слабого, похожего на квас «Черного», они стали выстраивать план поимки Щелкуна и его банды.

– Сотрудница сберкассы уточнила некоторые приметы. Довольно молодой. Не больше двадцати пяти. Волосы темные, глаза большие, черные. Лицо узкое, худое. Рост чуть ниже среднего. Запрос на установление личности сделал, только это долго.

– А в Москву отправил?

– Сразу, но ответа пока нет.

– Что в «Европейской», Макар?

– Клянутся, что Щелкун с тех пор не бывал.

– Но они его узнали?

– Узнали, и что? Ни имени, ни фамилии в ресторане не спрашивают. В гостинице не проживал, я проверил.

– Я так и думала. Если бы жил, не стал бы так нагло себя вести. Понимал, что быстро найдут. А тут какой спрос? Был, и нет его.

– Амбалов его тоже никто раньше там не видел. Они по отдельности не ходят, поди.

– Наоборот, – возразил Лазута. – Вместе они заметнее. Надо по всем ресторанам пройтись. Ты описание дал?

– Дал. Но их портреты не очень похожими получились. Вроде они, но ошибиться можно.

– Плевать. Лучше потом извиниться за беспокойство.

– Березин обещал милиционеров подключить. Ресторанов у нас теперь, к счастью, не очень много, –