Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здесь я, — негромко отозвался Сергей.
Тимофеев подошел, сел рядом, прислонясь плечом к шершавому стволу липы. Молча протянул Сергею пачку сигарет.
— Не курю, ты же знаешь.
— Ах да, я забыл… — Тимофеев сунул в рот сигарету, чиркнул спичкой и, как видно, не зная, с чего начать разговор, осторожно спросил: — Обиделся?
— На кого?
— На меня, на кого же еще.
— Ну-у, — неопределенно протянул Сергей, кусая травинку.
— Послушай, Серёга, ведь я же… Ну, ты ведь сам видел, как на собрании… Никто ж не хотел выступать, вот я и…
— И что?
— А то, что я это так себе.
— Не понимаю.
— А можно сказать, для виду… Молчали ж все, а выступать кому-то надо было. Вот именно!
Воронин рывком приподнялся. Значит, Тимофеев говорил с трибуны «для виду»? Говорил не потому, что хотел высказать ему, Сергею, горькую правду, а потому, что кому-то же надо было выступать?! Сергей почувствовал, что его обманули. И его, и всех комсомольцев.
— А я-то думал… — с горечью произнес он.
— И не думай! — подхватил Тимофеев. — И не серчай на меня… Языком-то я молол, а про дружбу нашу помнил. Вот именно! Ты уж, брат, извини… Дружба — она, брат… Я ведь не забывал о ней, когда с трибуны-то…
— Не забывал, говоришь? — резко перебил Сергей. — Так что же такое дружба, по-твоему? Настоящая дружба, а? Покритиковать, а потом в кусты?
Воронин встал, поправил съехавшую на ухо пилотку и молча пошел прочь. Сигарета перед лицом Тимофеева вспыхнула и застыла впотьмах красным удивленным глазом.
ТЁТЯ ВЕРА
Паром плавно причалил, и двигатели стали работать равномерно и ритмично. Машины выезжали, соблюдая очерёдность, а люди выскакивали, кому-когда вздумается. И неважно, что приходилось уворачиваться из-под колёс, и что машины гудели зло и протяжно. Никто никуда не спешил, но покидали паром глупо и суетно, словно сзади напирала катастрофа.
Наша компания охотников и рыболовов степенно выбралась на свет Божий в числе последних, вместе с нашими машинами. Отъехали в сторонку и остановились. Нужно было посовещаться и решить, едем ли мы домой или останемся ещё на ночь. Если останемся, то где?
Мы покинули охотничьи угодья по самой простой причине — закончился срок действия наших путёвок. Да и жариться на нещадно жгучем солнце, хоть и стоял сентябрь, нам, прямо скажем, надоело. Стень, вода, камыши. Вот и решили сменить место и подъехать ближе к дому. Времени было навалом, потому что все мы были в отпусках. Здесь же встречались одинокие деревья, и это вносило хоть какое-то разнообразие в местный ландшафт. Всё же как-то колоритнее, чем сплошная степь. Да и людей посмотрели, на пароме прокатились.
Всё как-то веселее.
Наше внимание привлекла группка людей у парома. Они о чём-то возбуждённо разговаривали, то и дело показывая друг другу куда-то вниз, под сваи. Мы тоже подошли поглазеть. И увидели внизу резиновую лодку-двухместку. В ней сидела женщина и девочка лет десяти. Они, слегка перевесившись через противоположные борта лодки, ловили рыбу зимними удочками — кармаками. Кармачили, так сказать. И это у них получалось. Они раз за разом подсекали и вытаскивали из воды то подлещика, то сорожку или окуня. Словно соревновались между собой. Вот народ и болел за них, точнее, каждый за «свою команду».
Это зрелище захватило и нас. Лодки у нас с собой были, черви тоже, но переворачивать барахло в машине не хотелось. Поэтому мы остались смотреть. Наверное, это зрелище и подтолкнуло нас остаться на ночь рядом с паромом. Тем более что когда день пойдёт на убыль, и народ «рассосётся», мы сами спустим лодки на воду и всласть порыбачим на удочки. Ведь там, где мы были ещё сегодня утром, рыбачить на удочки было даже неприлично. Там в ходу были спиннинги, и ловилась щука и судак. А если приспособить спиннинг под закидушку, то можно было натаскать «серьёзных» язей. Согласитесь, это совсем разная рыбалка!
Вечер оказался на удивление спокойным и умиротворяющим, и если бы не изредка подходящий паром, то вообще, пасторально тихим. Возле причала никого нет. Мы спустили лодки на воду и заранее разделились на две команды: Димыч с Толей в одной лодке, я и Жека — в другой. Тут надо оговориться, что на работе мы всегда обращались друг к другу по имени-отчеству, но на рыбалке мы становились пацанами. Да не теми, что скачут в одноимённом сериальчике! Там лысенькие мальчики до такой степени заигрались в детство, что очень уж явно прослеживалось их желание притереться к молоденьким девчушкам. Мы же просто были пацаны из своего детства и не более.
Закат солнца — это как раз такое время, когда у рыбы начинается жорка. Чего мы и ждали. Но оказалось, что рыба не ждала нас! Мы ничего не могли понять. Клёва не было! Уж как только мы не извращались, ничего не помогло! Без единой рыбки мы вернулись к машинам, кляня и рыбу и себя за то, что мучились с лодками, разворачивая и сворачивая, надувая и спуская их, но изменить хоть что-то было не в наших силах. Выбрав пару щук из нашего прежнего улова, мы поставили-таки вариться уху. Только теперь уже на дровах, а не как в степи, на паяльной лампе. Правда, за дровами пришлось ехать до ближайшей рощи. За то, какое наслаждение валяться рядом с огнём и, не обращая внимания на тёплый вечер, подставлять бока ласкающему теплу исходящих жаром углей.
Оставалось минут двадцать до того момента, когда можно будет снять котелок с огня и начать разливать ушицу. Мы расстелили «достархан», нарезали хлеба и приготовили рюмочки «под это дело». А само «это дело» стояло в воде и медленно остывало.
— Здорово, робяты!
Каким-то немыслимым образом, незаметно, к нам подошла старушка лет семидесяти. Колоритнейшая фигура! В клетчатой рубахе, заправленной в мужские сатиновые брюки чёрного цвета, она и обута была к тому же в мужские же резиновые сапоги. Её и можно бы принять за мужичка, если бы не платок, подвязанный по-пиратски на затылке. В руках у неё была деревянная удочка из какого-то длинного прута и жестянка с червями. Рты мы, конечно, разинули, а «сзинуть» не смогли! Как она здесь очутилась?
— Здравствуйте, бабушка!
— Сам ты бабушка, а я отродясь ею не была. Говори тётка, и ладно будет!
Мы заулыбались, рассматривая нежданную гостью.
— Чаво молчите-то? Зовите к столу, как положено!
— Да, конечно, проходите и садитесь, — Димыч