— Точно?

Дик прищурился.

— Ага, — кивнула Мирабель. — Зеленая… ну или во всяком случае бледнющая после болезни, волосы спутанные, под глазами темные тени.

— Брось, ты ведь и сама прекрасно знаешь, какое впечатление производишь на мужчин.

Мирабель не собиралась смущаться, но все-таки смутилась. Дик продолжил:

— Юная, красивая, одинокая… У тебя должна быть уйма друзей и целый штат поклонников. Я пробыл здесь неделю и за это время не увидел ни одного человека, не считая, разумеется, себя самого. Ни звонка, ни стука в дверь… А ведь у тебя в отличие от меня даже есть мобильный.

Мирабель вздохнула:

— Не мог бы ты сварить для меня пасту? Что-то аппетит вдруг проснулся…

— Ничего удивительного, — спокойно ответил Дик и поднялся. — Ты столько времени ничего не ела. Я понял, ты не хочешь об этом говорить. Что ж… твое право. Но все это выглядит очень странно… Слушай, а может, ты просто-напросто колдунья?

Мирабель дотянулась до подушки и изо всех сил — сколько нашлись — запустила ею в Дика. Одного шага, незаметно сделанного им, было достаточно, чтобы она промазала мимо своей насмешливой цели…

Дик вышел из комнаты, а Мирабель уселась среди подушек, натянула на себя длинную футболку, откинула одеяло и босиком прошлепала в ванную. Там она уставилась на себя в зеркало, словно и вправду увидела впервые… Черные волосы были спутанными, но все такими же шелковистыми. Синие глаза смотрели недоверчиво и хмуро, нежный ротик был слегка приоткрыт, словно его хозяйка пыталась выговорить: «Не верю»…

Может быть, Бернингтон прав и в его словах есть свой резон?

Превратилась в живую мумию, добровольно поставила на себе крест и вот уже год не движется ни взад ни вперед.

Вперед — чтобы начать новую жизнь. Назад — хотя бы для того, чтобы разобраться с прошлым. Должно же оно когда-нибудь отпустить ее? Или же это она сама его не желает отпускать?

Каким образом она, цветущая и юная, когда-то жизнерадостная и веселая девушка, оказалась в полной изоляции от мира и близких людей? Почему не пытается хоть немного изменить ситуацию к лучшему?

Она осталась одна, совсем одна… Если бы за кружкой воды на днях к ней не занесло пилота, у которого закончился бензин, лежала бы тут без возможности поесть-попить и сказать хоть кому-нибудь, как она себя чувствует…

Заслышав на лестнице легкие шаги, Мирабель стремглав помчалась в постель и даже успела принять прежнее лежачее положение, прежде чем он появился в комнате.

— Садись, — велел он, — и осторожно: горячее.

И вот теперь наконец-то она проснулась, ощущая себя относительно здоровой — относительно всех прочих дней, разумеется. Голова больше не болела, за окном было ясное утро, слабость в теле прошла, и даже как будто прилив сил появился.

Мирабель осторожно села на кровати. Не почувствовав привычного головокружения, она улыбнулась и поднялась. Сейчас, сейчас она наконец-то примет душ, а еще, конечно, вымоет голову. Сколько дней она ждала этого момента! Можно, в принципе, даже ванну принять. Но это дело небыстрое, а если Дик проснется и заявится проведать ее прежде, чем она вынырнет из душистой пены, то велик риск нарваться на очередные нотации.

Мирабель захватила нарядный шелковый халатик и отправилась в душ.

В честь своего выздоровления Мирабель испекла целую гору золотистых и ароматных блинчиков. Из недр кухонного шкафа был извлечен земляничный конфитюр, и забавная парочка с двойным энтузиазмом принялась за поедание лакомства.

Когда первый голод был утолен, Мирабель спросила сидящего на противоположном конце стола Дика:

— Скажи, а когда ты планируешь улетать?

Дик едва не подавился блинчиком:

— Да как сказать… Сперва я должен убедиться, что с тобой все будет в порядке. По правде говоря, мне почему-то кажется, что с тобой ничего никогда не будет в окончательном порядке.

Мирабель замерла. Слишком уж это было похоже на… на своего рода признание. Но в чем? И… зачем?

— Хотя, конечно, пора бы мне и честь знать, — продолжил Дик, — я в самом деле подзадержался в вашем городке, хотя меня никто и не приглашал. Мирабель промолчала.

— Скажи, какие у тебя планы на завтрашний день? — Дик щедро намазывал маслом очередной блинчик, а у Мирабель, казалось, подчистую пропал аппетит.

— А почему ты спрашиваешь?

— Ну я не знаю. Может быть, у тебя запланированы какие-нибудь сверхважные и неотложные дела. Там, копать картошку, доить коров, гладить белье. — Дик шутливо подмигнул.

— У меня нет коров, — сердито ответила Мирабель, — и привычки копать картошку тоже нет.

— Как же ты выживаешь здесь, в этом городке, где добрая половина населения занимается фермерским хозяйством?

— Представь себе, как-то выживаю.

— Ладно, это твое дело, чем ты тут занимаешься. Моей целью было выяснить, не занята ли ты завтра.

— А в чем дело-то?

— Мирабель, — торжественно произнес Дик, — я хочу пригласить тебя полетать со мной.

— Что?! Полетать? Зачем?

— Знаешь, море положительных эмоций, которое ты получишь в полете, наверняка поможет тебе выздороветь окончательно.

— Но я и так хорошо себя чувствую, — воспротивилась Мирабель. — Кроме того, я… мм… не уверена, что получу от полета положительные эмоции.

— Вот как? — Дик внимательно и с легкой улыбкой посмотрел на нее. — Ты боишься летать?

— А если и так? Что с того?

— Просто возмутительно. Девушка, которую я хочу прокатить на своем самолетике, оказывается, боится летать.

— Тем лучше, — пожала плечами Мирабель. — Значит, тем быстрее ты сможешь отправиться, куда ты там собирался лететь дальше…

Дик не слушал ее.

— Я решил поделиться с ней самым бесценным, самым дорогим из того, что я знаю, одним из счастливейших переживаний в этой жизни, а она, оказывается, боится летать!

— Да, боюсь! — взорвалась Мирабель. — Когда мы ехали сюда из Нью-Йорка, я села в самолет, по уши накачавшись успокоительным, а если бы мне позволили, то накачалась бы и алкоголем! Я боюсь, боюсь, боюсь летать, и единственное, ради чего я села в самолет тогда, — это близкий человек. При этом я не собиралась проделывать обратный путь, учти. Я знала, что мне не придется подвергнуть себя пытке обратной дорогой. А теперь ты предлагаешь мне сесть в твой биплан! Не в комфортный пассажирский самолет, где стюардессы разносят чай и кофе, а в продуваемый всеми ветрами биплан, который, очень может быть, скоро развалится на ходу!

Улыбка, с которой Дик выслушал гневную тираду Мирабель, была для нее неожиданной. Он поднялся со своего места, обошел стол, присел перед девушкой на корточки и, взяв ее руки в свои, заглянул в глаза.