– Вы принесли виноград?

– Да, мадам, – откликнулся тот.

– Так почему не ставите на стол?

– Если позволите, мадам, – неслышно ступая по ковру, дворецкий приблизился к столу и, поставив на него поднос, принялся небольшими серебряными ножницами разрезать грозди.

Теперь уж Анжелика ясно рассмотрела письмо и не утерпела:

– Скажите, Жан, что за письмо у вас? Кто его доставил и когда?

– Это письмо переслали из Парижа, – ответил дворецкий невозмутимо, – оно адресовано вашей матушке, мадам.

– От кого же? – удивилась маркиза, хотя и догадывалась. – От графа Александра?

– Да, мадам. От вашего брата. Из армии…

«Из армии… А может быть, Александр что-либо пишет об Армане? – мелькнуло в голове Анжелики. – Но почему Александр должен писать матушке об Армане – с какой стати? И все-таки…»

– Не трудитесь, Жан, – Анжелика закрыла окно и приблизилась к дворецкому, – письмо матушке я отдам сама, а вы займитесь ужином. – Она решительно взяла письмо с подноса и, не слушая возражений дворецкого, направилась в гостиную.

Усевшись напротив камина, в котором весело плясал огонь – огромные комнаты замка часто приходилось протапливать от сырости даже летом, – Анжелика поудобней подложила под спину диванную подушку и некоторое время не решалась открыть конверт. Она смотрела на огонь и пыталась представить себе Александра в генеральском мундире с золотыми эполетами и шитьем. Присев у костра, он вот так же смотрит на пламя и пишет домой… Быть может, Арман в это время проходит мимо, спеша по очередному зову императора, и даже приветствует ее брата..

Анжелика разорвала печать. Исписанная мелким торопливым почерком страница как будто исчезла – Александр сам заговорил с ней, присутствуя в воображении.

Он рассказывал о том, что, перейдя Неман, армия почти месяц движется по русской территории и теперь достигла Вильно. Русские отступают, не желая принять генеральное сражение. Французам повсюду встречаются покинутые жителями деревни, захолустные уездные городки, тонущие в тучах пыли. Иногда русских удается нагнать – и тогда видны бивачные костры их лагеря, но под покровом ночи они снова снимаются и уходят. Постоянное отступление русских огорчает французов больше всего. Но вера в гений в императора в войсках очень сильна – никто не сомневается, что порядком наскучивший поход все же закончится одним громовым ударом, и солнце Витебска или Смоленска станет для Франции вторым солнцем Аустерлица.

Дальше Александр справлялся о здоровье mamán, посылал приветы младшему брату Пьеру, с нежностью спрашивал о ней, об Анжелике. Про Армана – ни слова.

В конце письма Александр в который уже раз настойчиво уговаривал матушку не держать Пьера при своей юбке, а отправить его на службу – юноша достаточно вырос и сидеть у маменьки под опекой для него позорно. Прочитав это, Анжелика невольно улыбнулась, представив, как отреагирует старая графиня де Траиль на такие пожелания старшего сына. Если бы сам Александр слушался ее в свое время, он никогда бы не стал кавалерийским генералом.

Отложив письмо, Анжелика встала с дивана и, откинув кружевную штору, вышла на застекленный балкончик гостиной. Сквозь зелень ветки деревьев расплывчато вырисовывались на фоне неба. Внизу в фонтанах, пузырясь, струилась вода. Сумерки отбрасывали лиловые пятна на пол и на стены комнаты. В соседней зале слышались шаги и тихие разговоры служанок, легкий звон столового серебра.

Рассказ брата о русском походе взволновал маркизу. Она попыталась вообразить себе пустынные враждебные просторы: леса, долы, овраги, заброшенные пашни… Ускользающие русские армии, затягивающие французов все дальше в глубь своей страны. Внезапно Анжелике стало страшно… Конечно, Арман находится при ставке императора, но ядра не выбирают цели. Сам Наполеон уже неоднократно бывал ранен в сражениях. Что же говорить о его генералах? К тому же, если убьют кого-то из командиров, император вполне может послать Коленкура в бой. Что, если ей с ним больше никогда не суждено увидеться? И она никогда не узнает правды о том, что же их так жестоко разлучило?!

Решение пришло само собой. Передав письмо брата старой графине и не сказав ей ни слова о своих намерениях, Анжелика в ту же ночь собралась в дорогу – она решила догнать армию, найти Армана и во что бы то ни стало объясниться с ним – пока непоправимое не лишило ее последней надежды на счастье.

* * *

Император Наполеон не скрывал злости: война шла уже второй месяц, а русская армия лишь на подходе к Смоленску. До сих пор от нее обнаруживались только следы: павшие лошади, поломанные колеса, попорченная амуниция или ящики из-под артиллерийских зарядов. Ни одного солдата! Иногда на французский авангард наскакивали вихрем бородатые казаки с пиками – и сразу же исчезали, словно ветром уносило их. И наконец перед Смоленском, перейдя вброд небольшую речушку с труднопроизносимым русским названием «Красная» (французы прозвали ее «Креси»), быстрый Мюрат наткнулся на отступающий арьергард[9] русских.

Проскакав вдоль берега реки мимо палаток гвардии и итальянских полков вице-короля Евгения Богарне, Наполеон внимательно наблюдал в трубу, как последние кавалерийские полки Мюрата все еще переходят реку вброд – зеленые мундиры вестфальских улан с бело-голубыми флюгерами на пиках колыхались над водой, а синие мундиры поляков с бело-малиновыми флюгерами уже устремились в широкую березовую рощу, за которой виднелись – вот счастье-то! – темно-зеленые с белым ряды русских пехотинцев. Похоже, их оказалось там не меньше дивизии.

Построившись в каре, русские отступали по дороге к Смоленску. Мюрат бросал на них одну кавалерийскую дивизию за другой. Гусары, уланы, карабинеры, драгуны налетали на русских со всех сторон, стараясь врубиться в каре, но каждый раз откатывались назад. Русские отбивали их ружейным огнем. Мюрат свирепел и усердствовал, зная, что за ним наблюдает император.

Чем больше маршал кавалерии проявлял упрямство, тем больше портилось настроение у императора. Он послал Коленкура передать Мюрату приказ – прекратить атаки и дождаться конной артиллерии. Но не тут-то было. Войдя в азарт, Иоахим Мюрат не захотел даже слушать Армана. В сражении при Иене его генерал Лассаль легко разметал каре прусской пехоты, Монбрюнн даже брал крепости кавалерией. А что мешает здесь? «Всего лишь несколько жалких полков, прижавшихся испуганно друг к другу!» – воскликнул Мюрат и зло сплюнул на песок, притопнув высоким зеленым сапогом с золотой шпорой.

Однако, взглянув на место сражения в подзорную трубу, никакого испуга в русских Арман не заметил. Хотя их каре и состояли сплошь из юнцов-новобранцев, но держались те стойко. Сорок раз Мюрат посылал свою конницу на русских, и сорок раз откатывался ни с чем. Каре отступали в полном порядке и не пропустили французов в Смоленск, пока ночь не положила конец наскокам французской кавалерии.