Золотой паук-кругопряд плетет паутину за окном моей спальни, такую сложную и совершенную, что она похожа на одинокую снежинку, увеличенную в тысячу раз. Кругопряд сидит в центре паутины, похожей на кособокий парашют; застрявший над задачей, которую непременно хочет закончить, сам не зная, зачем – да ему это и не нужно; разозленный, но не сломленный ветром и дождем, и дневными летними штормами, настолько сильными, что от них падают электрические опоры. Мама была пауком-кругопрядом в те годы. И она же была паутиной, и бабочкой тоже, голубой тигровой бабочкой с сапфировыми крыльями, заживо поедаемой пауком.

– Нам лучше убраться отсюда, Гус.

Август передает мне фонарик. Он разворачивается в шкафу и встает на карачки, спуская ноги назад в пустоту комнаты. Он спрыгивает в комнату, и его ноги находят опору. Он снова вскидывает лицо ко мне и, привстав на цыпочки, чтобы быть повыше, кивает на раздвижную дверь шкафа за моей спиной. Я закрываю ее за нами, и мы оказываемся в полной темноте, если не считать света фонарика. Август кивает в пустоту и берет из моих рук фонарик. Я качаю головой.

– Ты рехнулся.

Он снова кивает мне.

– Ты задница.

Он улыбается. Август знает, что я такой же, как он. Август знает, что если кто-то скажет мне, что за дверью свободно разгуливает голодный бенгальский тигр, то я открою дверь, чтобы убедиться, что он не лжет. Я соскальзываю в комнату, и мои босые ноги приземляются на холодную влажную землю пола. Я провожу ладонью по стенам из грязного грубого кирпича.

– Что это за место?

Август стоит, уставившись на красный телефон.

– Что ты там увидел?

Он продолжает смотреть на телефон, взволнованно и отстраненно.

– Гус. Гус!

Он поднимает левый указательный палец. Подожди секунду.

И тут телефон звонит. Частые звонки заполняют комнату. Ринг-ринг, ринг-ринг.

Август оборачивается ко мне, его ярко-голубые глаза широко распахнуты.

– Не отвечай, Гус!

Он дает ему прозвонить еще три раза, а затем его рука тянется к трубке.

– Гус, не снимай эту долбаную трубку!

Он снимает ее. Подносит к уху. Он уже улыбается, видимо, позабавленный кем-то на другом конце линии.

– Ты что-то слышишь?

Август улыбается.

– Что там? Дай мне послушать.

Я хватаюсь за трубку, но Август отталкивает мою руку, прижимая трубку левым ухом к плечу. Теперь он смеется.

– С тобой кто-то разговаривает?

Он кивает.

– Тебе нужно положить трубку, Гус.

Он отворачивается от меня, внимательно вслушиваясь, спиральный красный шнур обвивает его плечо. Он стоит, повернувшись ко мне спиной, целую минуту, а затем оборачивается с отсутствующим выражением на лице. Он тычет пальцем в меня. Они хотят поговорить с тобой, Илай.

– Нет.

Он кивает и передает трубку мне.

– Теперь я уже не хочу, – говорю я, отталкивая трубку.

Август рычит и поднимает брови. Не будь таким ребенком, Илай. Затем он швыряет в меня трубкой, и я инстинктивно ловлю ее. Глубокий вздох.

– Алло?

Отвечает мужской голос:

– Алло.

Типаж «настоящий мужик», глубокий сильный голос. Мужчина лет пятидесяти, может, даже шестидесяти.

– Кто это? – спрашиваю я.

– А как ты думаешь, кто это? – отвечает мужчина.

– Я не знаю.

– Ну конечно же, ты знаешь.

– Нет, я действительно не знаю.

– Да знаешь. И всегда знал.

Август улыбается и кивает головой. Кажется, я понимаю, кто это.

– Вы Титус Броз?

– Нет. Я не Титус Броз.

– Вы друг Лайла?

– Да.

– Вы тот человек, который дал Лайлу героин «Золотой Треугольник», найденный мной в газонокосилке?

– А откуда ты знаешь, что это был героин «Золотой Треугольник»?

– Мой друг Дрищ читает «Курьер мейл» каждый день. Когда он дочитывает газету, то отдает ее мне. Криминальный отдел пишет статьи о распространении героина из Дарры через Брисбен. Там говорится, что он происходит из главной зоны производства опия в Юго-Восточной Азии, которая включает в себя Бирму, Лаос и Таиланд. Это и есть «Золотой Треугольник».

– А ты знаешь свое дело, малыш. Много читаешь?

– Я все читаю. Дрищ говорит, что чтение – это величайший побег отсюда, а он совершил несколько великих побегов.

– Дрищ – очень мудрый человек.

– Вы знаете Дрища?

– Все знают Гудини из Богго-Роуд.

– Он мой лучший друг.

– Вы лучшие друзья с осужденным убийцей?

– Лайл говорит, что Дрищ не убивал таксиста.

– И это правда?

– Да, это правда. Он считает, что Дрища оговорили. Его закрыли, потому что у него уже была криминальная история. Они так делают, копы, знаете, наверно.

– А сам Дрищ говорил тебе, что он этого не делал?

– Не совсем так, но Лайл говорит, что он ни за что на свете так бы не поступил.

– И ты веришь Лайлу?

– Лайл не лжет.

– Все лгут, малыш.

– Но не Лайл. Он физически не способен на такое. Он твердит это маме постоянно.

– Но ты ведь не веришь в это, правда?

– Он называл это состояние особыми медицинскими словами: «Синдром расторможенного социального поведения» в полном расцвете. Это означает, что он не может скрыть правду. Он не может лгать.

– Я не думаю, что это означает – он не может лгать. Я думаю, это значит, что он не может быть сдержанным.

– Это то же самое.

– Возможно, малыш.

– Я устал от того, что взрослые сдержанные. Никто никогда не рассказывает тебе полной правды.

– Илай?..

– Откуда вы знаете мое имя? Кто вы такой?

– Илай?

– Да-да.

– Ты уверен, что хочешь знать полную правду?

И тут раздается звук открывающейся двери гардероба. Август делает глубокий вдох, и я чувствую, как Лайл заглядывает в пространство за шкафом прежде, чем вижу его.

– Какого хрена вы оба тут делаете? – рявкает он.

Август припадает к земле, и в темноте я вижу только вспышки его фонарика, неистовыми молниями мелькающие на стенах этой маленькой сырой подземной комнаты, пока его руки отчаянно что-то ищут, и он это находит.