И просит-умоляет этот голос голову какую-то принести.

Потерпела старуха, потерпела, да и не выдержала, рассказала старику о наваждении.

– Надо бы, – говорит она, – в церковь сходить, свечки поставить Богородице и Николе Угоднику. Да ещё молебен заказать святому Нифонту. Он, говорят, лукавых духов не только от человека, но даже от скотины отводит.

– Что ты, старая, что ты! – замахал на неё руками старик, а у самого глаза не то от волнения, не то от жадности заблестели, как два серебряных полтинника. – Хорошо, что ты сперва мне сказала, а не сразу в церковь побежала. Наш поп, конечно, поспать да поесть любит, но вспомни, какой ливень прошлым летом в бездождие вымолил. Вдруг святой Нифонт услышит его молитвы? Отправит нечистого туда, куда Макар телят не гонял, – и всё дело. Нам-то от того какой прок?

– Как же так? – удивилась старуха.

– А так вот, что попрощаемся мы с нашими денежками, – ответил старик.

– Неужто такое бывает? – никак не может взять в толк старуха.

– Эх, старая, ничего-то ты в таких делах не смыслишь! – пожурил её старик. – Клад-то, значит, заговорённый был, и, если мы хотим им попользоваться, надо теперь его выкупать. Не сделаем этого – не ровён час, лютую беду на себя накличем. А в церкви молебен отпоют, – глядишь, рассыплется клад, сгинет, словно его и не бывало. Вот и выбирай!

– Кто же заговорил-то его так? – удивилась старуха.

– Бог его ведает. Может, лихой человек, душегуб, а может, и шептун. Надо нам ухо востро держать.

– И что же теперь делать? – приуныла старуха.

– Давай сделаем то, что от нас просят. Возьми-ка рыбью голову и зарой в поле, там, где я горшок нашёл.

Исполнила старуха всё в точности так, как ей было велено, однако и после этого легче не стало. Неймётся голосу, клянчит да клянчит, да всё настойчивей: «1 олову дай, ну, дай же голову, дай!..» Пожаловалась она снова старику.

– Сходи, жена, в курятник да отруби голову петуху, – отмахнулся он от неё. – И хватит пустословить – вон работы сколько! Завтра сеять начнём.

Жалко старухе петуха, а делать нечего, пришлось ему шею свернуть. Отнесла петушиную голову в поле, зарыла там же, где и в прошлый раз, но, видно, и этого мало показалось. Опять голос донимает старуху, и теперь уже не просит, а требует: «Голову дай, глупая, давай голову!»

Плохи, значит, дела. Но и отступаться старикам не хочется – уж больно привыкли они к мечтам о сладкой да лёгкой жизни, которую с помощью найденного золота захотели себе устроить.

Посоветовались они друг с другом и решили своего верного Жучка – пёсика их так звали, Жучок, – жизни лишить. Конечно, собака крестьянину – первый помощник, без неё никуда. Сеют ли хозяева, жнут ли, – она дом стережёт; коров да овец в поле выгонят – за стадом следит, от волков охраняет; и весело с ней, и просто, не то что с кошкой. Погоревали старики, слезу-другую уронили, а делать нечего – совершили задуманное и голову Жучка в поле схоронили.

День прошёл, потом другой, – утих вроде бы голос, перестал старуху донимать. Повеселела она, приосанилась, даже помолодела: как-никак, весна на дворе, всё живое расцветает, к свету и теплу тянется. Только недолгая у неё радость была.

На третий день вновь услыхала она тот же голос, и теперь он уже не то что просил, а приказывал: «Голову давай, старая! Неси живее голову, а то худо, совсем худо будет!»

Испугалась старуха, побледнела, как полотно, да со страху и спросила: «Чью ж тебе голову ещё надо, окаянный?»

Помолчал немножко голос, и отвечает ей: «Неужто сама не знаешь?» И рассмеялся тихонечко, да только от этого смеха у старухи сердце в груди чуть не оборвалось. Как стояла она с коромыслом и вёдрами возле колодца, где воду брала, – так и села на землю. А когда немного пришла в себя, бросила всё – и ведра, и коромысло, и припустила бегом к дому – откуда в ногах прыть взялась?!

А старик тогда накошенную на сено траву копнил – дождь собирался.

– Слышишь, хозяин, он ведь, оказывается, твою голову-то выпрашивает! – кричит ему старуха ещё издали.

Что ответил на это старик жене – неизвестно. Мог сгоряча и выбранить – нрав, говорят, крутоват имел, да к тому же не мужицким делом в тот день занимался. И что потом у них со старухой в доме творилось, тоже никто не знает. Но, как бы там оно ни было, спустя недолгое время заболел старик и умер, а вскоре после похорон и старуха ослепла.

Однако вот что удивительно: сколько она потом ни искала горшок с золотом, никак найти не могла! А ведь сама видела, как старик его за печку прятал. Даже соседей приглашала поглядеть то там, то сям (будто бы что-то в хозяйстве запропастилось), а всё впустую. Может, искатели эти прознали каким-то образом про горшок и стащили потихоньку золотишко-то? А может, действительно, правду добрые люди говорят, что шальные деньги счастья не приносят, а только беду наводят: поманят, подразнят и сгинут, исчезнут как дым, будто вовсе и не было их?

– Ох и история! – невольно вырвалось у меня, когда Золотое Ушко закончил рассказывать. – В самом деле, не поймешь: то ли правда, то ли вымысел?

– Разве это так уж важно? – заметил Золотое Ушко. – Разве вымысел, что неправедное богатство, кроме вреда, ничего не приносит? И не только само богатство, а уже одно желание таким богатством обладать? Разве это не правда?

– Да, – согласился я. Что тут было возразить?

Мы опять замолчали. Вновь где-то над ухом запищал комар, но как-то неуверенно, словно догадываясь, что его секрет стал всем известен.

– А знаешь, я вспомнил сказку. Её моя мамушка-зайчиха частенько рассказывала нам, зайчатам, перед сном. Послушаешь? – полуутвердительно-полувопросительно, что совсем было на него не похоже, проговорил Золотое Ушко.

Я удивленно взглянул на зайчика и увидел в его глазах просьбу. Наверное, ему самому сказка очень нравилась, и он хотел, чтобы мне она тоже понравилась, а потому немного робел.

– Конечно, – сразу согласился я. Да и можно ли было отказать ему, не обидев?

– Только это тоже не совсем сказка, – это колыбельная, и она длинная-предлинная. А почему, спросишь? Потому что малышей иначе не угомонить, даже когда комары не кусают, – сказал Золотое Ушко, видимо, что-то вспомнив. – И если она тебе покажется необычной, не удивляйся, – добавил он, – моей мамушке тоже довелось кое-что на белом свете повидать.