–Значит, госпожа Моралес заберёт нас сразу после школы,– повторила Эмма.

Чез знал, что нехорошо говорить таким угрюмым тоном. Может быть, они вместе сумеют добиться от мамы объяснения, что же происходит. Нужно просто выманить Финна из кухни, чтобы расспросить её…

–Это значит, что вам придется использовать кодовое слово,– сказала мама.– Помните его?

–Минестроне![2]– крикнул Финн.– Я скажу госпоже Моралес, что я люблю минестроне!

–Нет, глупыш,– возразила Эмма.– Ты всё перепутал. Это ОНА должна упомянуть минестроне первой. Что проку в кодовом слове, если ты сам его назовёшь?

Пару лет назад мама побывала на специальном родительском собрании, посвящённом детской безопасности, и вернулась домой с убеждением, что дети должны знать кодовое слово, которое назовёт им взрослый, чтобы доказать, что он не преступник. Дети (ну, в основном Эмма иФинн) решили, что лучший вариант – это «минестроне».

–Потому что,– объяснила Эмма,– ни один нормальный похититель не предложит: «Эй, малыш, хочешь, я угощу тебя минестроне?» И никакого ребёнка не украдут из-за того, что он обожает овощи!

В тот вечер семья всласть повеселилась. Финн решил, что минестроне – самое смешное слово на свете. Они сЭммой начали по очереди изображать похитителей. Они даже написали поддельное письмо с требованием выкупа в миллион долларов, а потом, просто чтобы подурачиться, ещё одно – с требованием минестроне на миллион долларов.

–Преступник должен быть совсем ненормальным, чтобы думать, что у нас хватит денег заплатить выкуп!– смеялась Эмма.

Она была права: Грейстоуны жили небогато.

«Но вчера ночью в подвале мама сказала “Пока не мои”, как будто боялась, что нас действительно могут похитить,– подумал Чез.– Что нам грозит опасность из-за того, что украли тех, других детей с такими же именами…»

В животе у него забурлило, и он опустил кусок тоста на тарелку.

Два года назад, хотя Финн иЭмма смеялись без умолку, мама пыталась объяснить, что вообще-то она не очень беспокоится насчёт похитителей.

–Это просто предосторожность,– уверила она.– Вдруг у меня сломается машина и мне придётся попросить кого-нибудь другого забрать вас из школы. Я хочу, чтобы вы понимали, кому можно доверять, а кому нет. Вот и всё.

«Потому что, кроме мамы, у нас никого нет,– подумал Чез.– У других детей двое родителей, мама и папа. Ещё у них есть бабушки, дедушки, тёти, дяди, двоюродные братья и сёстры, ну или родные, которые уже взрослые».

Кроме мамы – и друг друга – уГрейстоунов-младших родственников не было.

Во всяком случае живых.

УЧеза совсем пропал аппетит, и он отодвинулся от стола.

–Так,– сказала мама.– Ну, теперь вы знаете про госпожу Моралес, ваши чемоданы, кодовое слово и…

–АРакету мы возьмём с собой?– спросил Финн.

Кошка как раз неторопливо зашла на кухню. Она дважды дёрнула хвостом, словно говоря: «Что? Вы обо мне чуть не забыли?»

–Ой… Э-э, уСюзанны аллергия на кошек,– сказала мама. Она прищурилась и поджала губы, как будто только теперь задумалась, что же делать сРакетой.– Наверное, я оставлю ей побольше еды и попрошу Сюзанну через день привозить сюда кого-нибудь из вас, чтобы сменить наполнитель в лотке.

Эмма подхватила Ракету на руки, хотя кошачий хвост из-за этого оказался в опасной близости к сиропу на тарелке.

–А вдруг Ракета заскучает?– простонала она.– Мы будем приезжать каждый день, чтобы она не грустила!

–Нет,– строго сказала мама.– Не надо требовать от Сюзанны слишком многого. Она и так оказывает нам большую услугу. Мы же не хотим причинить ей ещё больше неудобств?

Эмма зарылась лицом в серую шерсть Ракеты. Финн наблюдал, как у него с вилки стекает сироп. Поэтому Чез оказался единственным, кто заметил, как дрогнуло мамино лицо.

Мама поймала взгляд Чеза, и выражение её лица смягчилось.

–Я просто хочу, чтобы вы вели себя тактично,– объяснила она.– Я знаю, вы будете убирать за собой, и помогать по дому, когда потребуется, и…

–Похоже, неудобства будут у нас,– произнёс Финн.

Мама повернулась к детям спиной. Чез внимательно смотрел на неё – не задрожат ли мамины плечи. Но она просто стояла неподвижно целую минуту, а затем открыла кран.

–Так, пять минут до автобуса,– крикнула она сквозь шум льющейся воды.– Давайте уберём со стола и постараемся не опоздать!

В обычное время мама помогла бы им. В обычное время она бы заметила, что Чез съел всего два кусочка, аФинн только слизал со своего второго тоста весь сироп. В обычное время она бы увидела, что несколько непослушных прядей уже выбились уЭммы из-под резинки и она начала рассеянно накручивать их на палец. Через несколько минут её волосы должны были бы приобрести такой же хаотический вид, как уАльберта Эйнштейна,– как будто Эмма пыталась решить задачу по квантовой физике, или разгадать тайну путешествий во времени, или разобраться с ещё какой-нибудь сложной проблемой.

Чезу захотелось крикнуть: «Мама, посмотри на нас!»

Но он молчал, и она не обернулась.

Дети быстро убрали со стола, сложили тарелки в посудомойку и побежали за рюкзаками.

По крайней мере, мама проводила их до прихожей. Она поправила лямку рюкзака на плече Финна, а потом обняла всех по очереди.

–Хорошего вам дня в школе,– сказала она, прижав к себе сначала Финна, затем Эмму.– Слушайтесь учителей и госпожу Моралес.

Она вела себя как самая обычная мама, которая прощалась с детьми, отправляющимися на занятия.

А потом она подошла кЧезу и обвила руками его плечи, обхватив одновременно Чеза и рюкзак. Приблизив губы к правому уху сына, она шепнула:

–Ничего не забывай.

Чез отстранился.

–Подожди… Что?– смущённо спросил он, глядя на маму.– Ты сказала…

Но мама уже развернула его лицом к двери. Финн распахнул её и поскакал по ступенькам. Эмма придерживала дверь открытой для Чеза.

Мама слегка подтолкнула старшего сына.

–Иди,– сказала она.– И не волнуйся.

–Мама…– начала Эмма.

Но мама покачала головой и взялась за дверную ручку.

–Всё будет в порядке,– произнесла она таким тоном, словно пыталась убедить саму себя.– В полном порядке. Вы навсегда есть друг у друга. О! Автобус! Скорей!

Чез взглянул на сестру; казалось, они одновременно поняли одну и ту же вещь: «Мама не хочет, чтобы мы задавали вопросы. Мама ничего не хочет объяснять».

Чез, спотыкаясь, спустился с крыльца и зашагал по дорожке к автобусной остановке. Он не поднимал головы, как будто сомневался, что ноги приведут его куда надо, если оставить их без присмотра. А может быть, боялся, что голова потянется к маме, а за ней и всё тело.