Эти походы разоряли в основном сельскохозяйственные зоны, а также уединенные монастыри, сулившие самую богатую добычу. Для осады укрепленных городов у венгров не было ни времени, ни средств; штурмом были взяты лишь очень немногие (основное исключение — это Павия, захваченная 12 марта 924 г.), а разрушена была, кажется, только Конкордия вблизи Аквилеи. Цель состояла в как можно более быстром захвате добычи, включавшей ценности и многочисленных рабов; часто венгры перепродавали их по пути, но по своим коммерческим способностям они сильно уступали викингам. Должно быть, ужас, который наводили эти походы, сознательно поощрялся — как это в дальнейшем имело место с монголами — чтобы заранее парализовать всякий дух сопротивления. Вместе с внезапностью именно это и составляло главные козыри нападавших.

Так же, как и викингов, западные ученые окружают венгров пугающим ореолом. Некоторые россказни развивают тему легенды об Александре Великом: якобы Карл Великий запер венгров за неприступной крепостной стеной, но Арнульф Каринтийский, желая заручиться их помощью против Святополка Моравского, неосторожно освободил их. Этот фантастический рассказ встречается уже во времена Оттона I у Видукинда Корвейского. Широкое распространение также получило представление о том, что пользоваться слабостью Запада венгры могли лишь в результате гнусных измен со стороны христиан: Флодоард24 обвиняет короля Беренгария в том, что именно он явился вдохновителем и организатором экспедиций венгерских 922 и 924 гг.; Бенедикт из Монте-Соратто ставит в вину римскому роду, возглавлявшемуся маркграфом Петром, набег венгров 928 г. на Тоскану. Истинная правда то, что перед лицом венгров, так же, как и викингов, аристократия оказалась катастрофически не способна выполнить свой долг, и местные правители неоднократно пытались из соображений личной мести подстрекать венгерские банды (однако мадьяры были гораздо менее падки на эти предложения, чем сарацины).

О венграх охотно говорят «в апокалиптическом тоне»; их приход возвещается знамениями, кометами, метеорами, и почти нет таких зверств, которых бы им не приписывали. Тот набор терминов, которыми их обозначают, весьма поучителен. Их называют именами самых страшных варваров всех эпох: скифов, гуннов, аваров, агарян и даже ариан.

Впрочем, как оказалось, незаслуженное уподобление гуннам вызывало у мадьяров большую гордость: в XII и XIII вв. они воспользовались им, чтобы обогатить свою национальную историю древним прошлым, которого ей недоставало. Венгры почти не встречали отпора. Для этого требовалась конница, такая же стремительная, как у них, а каролингская система мобилизации была тяжеловесной и медлительной; к тому же перед лицом венгров, как и норманнов, мужество часто покидало воинов Запада. До 955 г. почти любое столкновение с ними для христиан означало кровопролитное поражение, в результате чего в рядах западной аристократии погиб каждый десятый (именно в этом кроется одна из главных причин быстрой смены правящего класса в IX–XI вв.). Никто и не помышлял перекрыть пути, что могло бы оказаться действенным: в Италии, например, передвижение венгерской кавалерии и повозок с добычей оставалось привязанным к римским дорогам. Однако чтобы ограничить убытки, от венгров защищались так же, как и от норманнов, — сооружая укрепления, что в этом случае явно приносило наилучшие результаты. Венгерская угроза была одним из основных факторов увеличения количества укрепленных городов и замков в Южной Германии и Северной Италии. После 901 г., чтобы преградить переправу через Энс, баварцы сооружают замок Энсбург; в 908 г. Арнульф восстанавливает стены Регенсбурга; монастыри окружают себя стенами (Санкт-Флориан в Пассау в 901, Санкт-Максимин в Трире в 926 г.). Начиная с 915 г. в Ломбардии, особенно на церковных землях, множатся сельские замки'1; восстанавливаются стены Павии и Бергамо. В Германии в 924 г. король Генрих I осуществляет методичный план фортификации в Тюрингии и Южной Саксонии, а именно, в Мерзебурге, Кведлинбурге, Гандерхейме. Самым надежным было бы предпринять контрнаступление в Паннонию, или, еще лучше, склонить венгров к оседлости и принятию христианства. Но до середины X столетия об этим нельзя было и подумать.

В какой мере венгры повинны во всем том, за что их упрекают? Они не являются единственной причиной общей нестабильности, и грамоты итальянских королей указывают, что укрепленные замки строятся не только «для защиты от язычников», но также и «из-за неистовства недобрых христиан». С другой стороны, как это недавно показал один бельгийский авторь, венгерские набеги уж слишком часто становятся будничной темой монастырской историографии, давая возможность объяснить пропажу архивов и владений или подчеркнуть чудесные свойства почитаемых святынь. Наконец, в некоторых прибрежных областях (например, в Северной Франции) нередко имеет место неопределенность относительно истинной национальной принадлежности «язычников»: венгры это или викинги? А когда речь идет о Провансе — венгры или сарацины?

Очень ограниченные в пространстве и времени, очень несогласованные, венгерские набеги не произвели результатов, сопоставимых с теми, которыми увенчались походы викингов. Бегство населения и даже святынь имели небольшую амплитуду и короткую продолжительность: монахи из Горца ушли в Мец, а из Сен-Баля в Реймс; мощи из Ребэ в 937 г. нашли пристанище в Марсильи-сюр-Ор. Случаи продолжительного запустения, даже в церковной жизни, редки: даже во Фриуле, через который венгры проходили столько раз, процесс создания монастырей во второй половине X в. бесконечно более заметен, чем убытки, которые можно отнести за счет этих набегов. Безусловно, много людей стало жертвами венгров, наподобие рассказанной Флодоардом истории священника из Шампани, вывезенного в Берри, откуда он бежал, или девицы благородного происхождения из окрестностей Вормса, проданной в рабство, — им почти нет числа. Что касается археологических следов венгерских экспедиций, то они выглядят мимолетными: принадлежность венграм нескольких предметов из бронзы и оленьего рога, найденных в двух местах на востоке Франции, в Иль-Омоне (Об) и Бленоле-Понта-Музоне (Мерт и Мозель), остается и области догадок.

Вероятно, натиск венгров стал ослабевать в середине X века: шел процесс оседания на земле, выгодность экспедиций снижалась, по всей Австрии, преграждая дунайский маршрут, разместились крупные германские гарнизоны; мадьярские всадники потерпели несколько поражений, например, в 938 г. в Саксонии и в 948 г. в Баварии; в 950 г. германцам впервые удалось пропинуть в Паннонию и жестоко отомстить венграм, дойдя до Тиссы и захватив богатую добычу, женщин и детей. Но, разумеется, всех этих факторов было бы недостаточно, чтобы заставить венгров «остепениться», если бы не решающая победа при Лехфельде, недалеко от Аугсбурга, которую в 955 г. одержал над ними Оттон I — одно из наиболее важных событий европейской истории.

В 954 г., воспользовавшись мятежом в Баварии, венгры еще смогли совершить одно из своих самых глубоких вторжений: переправившись через Рейн недалеко от Вормса, они разграбили Рейнскую область и Лотарингию, задержавшись на некоторое время в окрестностяхМеца; затем они быстро прошли Кельн, Маастрихт, Намюр, Вермандуа, Шампань, Бургундию, переправились через Альпы и возвратились к себе через Италию. В 955 г. они, под руководством своего вождя Булксу, хотели возобновить этот поход; однако мятеж в Баварии закончился, и Оттон I решил остановить их. Когда венгры вторглись в Баварию, Оттон поспешил из Саксонии им навстречу. Он нашел их занятыми подготовкой к осаде Аугсбурга и имел время для того, чтобы собрать против них войска со всего своего государства, включая Богемию (только Лотарингия опоздала с присылкой своих воинов). Битва, состоявшаяся 10 августа 955 г., закончилась кровавым разгромом венгров, лагерь которых был захвачен, а вся добыча отобрана, и в ходе преследования были взяты в плен два венгерских вождя, Булксу и Лель. Оттон казнил их в Регенсбурге.