Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Выпейте для сугрева, — протянул Ивану серебряный походный кубок офицер, и, помолчав, добавил, — ром английский.
Иван, клацая зубами, припал к кубку, моментально осушил его, потряс головой и сипло произнес:
— Благодарю покорно… И за ром, и за то, что от неминуемой смерти спасли.
— Пустое, — с легкой усмешкой отозвался офицер, — будет что в Петербурге рассказать. У вас, в Сибири, так принято — по ночам против волков со связанными руками выходить? Обычай, наверно, такой? — насмешливо щурясь, спросил он.
— Какой там, к черту, обычай, — огрызнулся Иван, — разбойные люди меня связали, лошадей угнали, и если бы не вы, ваше благородие… — он выразительно покосился на офицера.
— Да, если бы не мои молодцы, то, надо полагать, утреннюю зорю вы, милейший, встречали бы уже в другом мире.
— Это точно, — поддакнул Зубарев, — в другом.
— Кстати, разрешите представиться, ее величества гвардии поручик Гавриила Андреевич Кураев. Направляюсь в Тобольск по особому поручению одной особы, чье имя счел бы за лучшее не произносить всуе. Позвольте узнать, кому обязан честью находиться рядом?
Зубарев в душе удивился тому, как поручик умеет витиевато и вместе с тем четко, по–военному, изъясняться, и назвал себя:
— Купецкий сын Иван Зубарев, — невольно переходя на тон своего нового знакомого, продолжил, — следовал в губернский город Тобольск с ирбитской ярмарки, да вот… — и развел руками, показывая, что остальное и так понятно.
— Поди, при деньгах с ярмарки следовали? — участливо поинтересовался Кураев, но от Ивана не укрылось, что в самой постановке вопроса он не вполне доверял ему.
— Да были кое–какие деньжата. Что деньги, главное сам жив, слава Богу.
— Как же вы неосторожно в такой дальний путь и один отправились? продолжал выспрашивать Кураев.
— А чего нам, не впервой, всякое бывало.
— Благодарите Бога, что нам на последней станции вовремя дали сменных лошадей, — поручик явно оживился от неожиданного знакомства и стал словоохотлив. Но усатые ординарцы или кто они там, не спускали настороженных глаз с Ивана, что несколько его раздражало.
— Давно из столицы? — спросил он, чтоб как–то перевести разговор в другое русло.
— Почитай, вторую неделю добираемся. Надеюсь, завтра прибудем в Тобольск. Так?
— Должны, коль иных задержек не будет, — согласился Иван. — Как там в столице жизнь?
— Как везде, живут люди. Не приходилось бывать?
— Братья мои двоюродные бывали, а я вот нет пока.
— У вас, молодой человек, все впереди, успеете и в столице побывать, и еще где подале.
— Да уж и не знаю, может, доведется когда, — простодушно согласился Иван, не замечая насмешки
— А может и ни к чему вам, милейший, в столицу без особой нужды наведываться, — налив себе небольшую порцию рома, продолжил Кураев, столица — она зубастых любит, а вы, как погляжу, не из таковских будете. Правда, сейчас в столице совсем не то, что ранее при царице Анне. Тогда в какую сторону ни плюнь, — в иноземца попадешь. Мой батюшка покойный, русак чистейшей воды, из деревни носа не казал, ходу ему дальше провиантских складов не было. А теперь государыня Елизавета Петровна, дай ей Бог здоровья и долгих лет жизни, всю иноземную сволочь повыгнала поганой метлой. Вот и я назначение в гвардию получил. Так что готов за императрицу нашу головы не пожалеть.
— К нам в Сибирь на службу? — поинтересовался, чтоб как–то поддержать разговор, Зубарев.
— Какая, к черту, может быть служба в такой мороз, — полушутливо отвечал поручик, — на короткий срок к вам и обратно без задержки.
— В сам Тобольск или еще дальше? — поинтересовался Зубарев, видя, что офицер не прочь поговорить.
— Еще не знаю. Как дело повернется. — Кураев чуть помолчал и неожиданно перешел на шепот, приблизив лицо к собеседнику. — Коль застану в Тобольске генерал–майора Киндермана, передам ему важную депешу, — он выразительно похлопал левой рукой по залоснившемуся боку кожаной сумки, лежавшей на сиденье подле него, — то и дня не задержусь у вас. Но я склонен предполагать худшее: придется разыскивать мне его где–нибудь по крепостям на южных рубежах.
— И вовсе нет, — высказал вдруг свою осведомленность Зубарев, — никуда ваш генерал из Тобольска не выезжал. Как летом приехал до нас, так и сидит безвылазно. Тем более в такие морозы он свой длинный нос дальше кабинета губернатора и не показывает.
— Вот как? — с интересом посмотрел на купеческого сына поручик. — Если честно, то мне в Петербурге намекали, что этот мальчик не имеет склонности к походной жизни. Значит, знающие люди оказались правы.
— Почему вдруг мальчика? — удивленно переспросил Зубарев. — Я его своими глазами имел честь видеть, здоровый мужик.
— А, вот вы о чем! — звонко, с переливами рассмеялся Кураев. — Дело в том, что "кинд" в переводе с немецкого означает ни что иное, как "мальчик". Языки надо учить, милейший попутчик, авось пригодятся.
Зубарев ничего не ответил и лишь обиженно надулся, повернул лицо к замерзшему оконцу кареты и попробовал отогреть его ладонью. Но, даже когда удалось чуть отогреть заиндевелое стекло, увидеть что–то в ночной темноте было невозможно. Лишь изредка мелькали белесые стволы березок вдоль дороги да иногда мягкие еловые лапы оглаживали зеленой хвоей дверцу кареты. Он прикрыл глаза, сон набежал, потянул было в темную неясную бездну, но ярко вспыхнули недавние события, произошедшие с ним на ирбитской ярмарке.
… Сговорившись с двоюродным братом Михаилом Корнильевым, он под видом откупщика отправился в Ирбит на ярмарку. Корнильев был одним из главных воротил по торговым делам в Тобольске, а если разобраться, то и по всей Сибири вряд ли кто мог сравниться с ним по величине оборота, но за последние два года он понес немалые убытки, отправляя товары на продажу в Ирбит. Там, вокруг ярмарочной распродажи, ловко раскинули свои сети несколько приказных, а, возможно, и кто–то из таможенных людей был с ними заодно, притом с каждого купца им в карман перепадало не по одному рублику. Тех, кто ерепенился, отказывался платить, заворачивали со всем обозом и уже никогда больше даже на пушечный выстрел не подпускали к торговым рядам, выискивая благовидные предлоги. Предлог всегда можно было найти, и корниловские обозы пару раз возвращались в Тобольск со всем товаром, чем едва не ввели в полный раззор оборотистого хозяина.
Сам Михаил Яковлевич, ссылаясь на дела в городе, на президентскую должность в магистрате, ехать в Ирбит не желал и сговорил на это дело Ивана, выправив ему предварительно подложную бумагу, что он имеет винный откуп, с чем тот и прибыл к самому открытию ярмарки.
Поначалу все складывалось ладно, справно. Он знакомился с купцами, съехавшимися сюда со всех концов России, заводил с ними накоротке разговор о лихоимстве таможенных надзирателей, о чем знали все и каждый. Купцы охотно поддакивали ему, рассказывали сколько им самим пришлось натерпеться, зло поблескивали глазами, а, подпив, грозились пожечь таможню, изувечить ненавистных приказных и всех, кто под руку подвернется.