— Это значит, что он собирается уничтожить всю семью. Такие люди плевков в лицо не прощают. Час назад сгорел наш ресторан. Взлетел на воздух. И это. Только начало. Банки заблокировали все счета. Я уверен. Он не вырежет нас просто так. О, нет. Багиров будет играть с нами, как кот с мышью прежде, чем прихлопнет. Он для начала раздавит. Уничтожит во всех смыслах.

— Нет, — пячусь назад, не чувствуя, что уже давно вжимаюсь в стену. — Нет. Нет, нет, нет! Вы же все это несерьезно!

— У нас нет другого выхода, Мария, — резко выдыхает отец. — Тебе придется идти к нему. Умолять. Просить. Падать в ноги. Иначе… Иначе мы все умрем. Пусть даже Багиров сам по себе и не начинал мести. Но для всех окружающих. Он должен. Должен исполнять традиции. Иначе авторитет их семьи рухнет. А он этого точно не допустит! Что наши жизни по сравнению с репутацией Багировых? Пустой звук.

— Вы что? Вы серьезно? Нееееет…

Качаю головой. Все еще не могу поверить, принять этот абсурд.

— Да, Мария. Я абсолютно. Серьезно. Ты должна его удовлетворить. Ему должно с тобой понравится. Иначе… Иначе твоя жертва не поможет и мы все окажемся на кладбище.

— Машшша!

И снова Алекса. Ее окровавленные губы. Медовые глаза, полные ужаса.

На коленях. Передо мной. Хватая за руку.

— Помоги! Спаси нас! Нас всех! От тебя хочет! Он просто пожирал тебя глазами тогда, на завтраке! Только ты! Только ты можешь нас всех спасти!

В тот же вечер уволились все, кто на нас работал.

Охрана в доме. Прислуга.

Они все просто ушли.

Наутро мать не пустили в магазин. Безумная попытка отца выехать из города ни к чему не провела. Нас отвезли обратно. С мигалками. И под дулами пистолетов.

Черная метка Багирова. Медленная и мучительная смерть. Мы вне закона.

И вот я стою перед ним.

Распахнутая. Почти обнаженная.

В одном тоненьком прозрачном балахоне, который не скрывает ничего. Светится, как паутинка.

Он может уничтожить всю нашу семью. Такие не прощают оскорблений.

И именно я. Должна принять его гнев. Всю его ненависть. Вся лютую, дикую ярость.

Ради того, чтобы спасти тех, кто мне дорог.

Он сидит у камина.

Широко расставив крепкие длинные ноги. Медленно потягивая виски из уже наполовину опустевшего стакана.

И прожигает. Прожигает меня черными, ледяными, ядовитыми глазами.

Буравит холодным металлическим взглядом из-под нахмуренных бровей.

От этого взгляда у каждого замирает дыхание. Вышибает воздух. Я и раньше слова не могла сказать, когда он смотрел. Вот так. Как может только он.

Но теперь…

Теперь это в тысячи раз страшнее.

— Так зачем ты пришла, Мария? Забирать мое время? Оно слишком дорого. Особенно, для тебя.

Вздрагиваю.

Его голос бьет прямо под ребра. Заставляет покачнуться. Но отступать некуда.

Дрожащими руками откладываю свечу. Ставлю на стол.

Расстегиваю пуговички халата, стараясь не смотреть ему в глаза. Не задыхаться от его бешеной энергетики, которая даже так. На расстоянии. Пропитывает меня насквозь. Прошибает.

— За этим, — выдыхаю, наконец сумев поднять на него взгляд.

Халат падает к моим ногам.

Я остаюсь перед ним в одном прозрачном, как паутинка балдахоне.

Совершенно голая. Без белья.

В приглушенном свете мое тело все перед ним нараспашку.

Одним рывком подымается с кресла.

Оказывается передо мной. Как скала, нависает, буравя черными порочными глазами. Хлещет, как плеткой. Ударом лупит взглядом.

Опаляет обжигающим и ледяным одновременно дыханием.

Теперь я чувствую себя совсем крошечной. Он как скала. Как зверь. Способный растерзать.

— Значит, твой отец вырастил двоих шлюх.

Его голос лупит похлеще взгляда.

Презрением, от которого скручивает руки.

И мощной силой, что заставляет врасти ногами в этот проклятый пол.

— Одна, которая должна была завтра взойти со мной на алтарь и стать супругой, войти в благородный род, решила трахнуться перед этим с каким-то заморышем. А вторая пришла отработать ее вину?

— Я девственница, — шепчу на грани потери сознания. — Я чиста, Бадрид. К моему лицу и телу никогда не прикасался ни один мужчина. Мы все понимаем, что Александра поступила непростительно. Покрыла страшным пятном позора нашу семью. И перед тобой… Перед тобой совершила страшное. Этому нет ни оправданий, ни прощения. Но… Мой отец… Послал меня… Загладить ее вину. Перед тобой.

Руки дрожат.

Лучше бы не ставила свечу. Не отставляла.

Хотя. Наверное, и не удержала бы ее сейчас в руках. Уронила бы на пол. И еще сильнее разозлила и без того разъяренного Багирова.

— Вот, значит, как.

Наклоняется.

Диким, пронзающим взглядом ощупывает все мое тело.

Не смотрит.

Словно уже берет.

Рвет. Распинает на части.

Клеймо выжигает.

А я… Я не могу даже закрыться.

— Ты понимаешь, что это значит, Мария?

С шумом, как дикий зверь втягивает воздух прямо у моей груди. Прямо над напряженными сосками, которые сейчас выкручивает от страха.

— Ты будешь никем. Даже не наложницей. Меньше, чем рабыней. Я буду трахать тебя где захочу, когда захочу и как захочу. Молча. Утоляя свою похоть. Как вещь. Как самую поганую тряпку. Ты никогда не выйдешь замуж. Не родишь детей. У тебя никогда. Не будет. Ничего своего. Никакого права голоса. Ты рот открывать будешь только для того, чтобы ублажать мой член. Никто и ничто. И. Если. Мне не понравится. Я просто вышвырну тебя отсюда. Ты будешь изгоем и позором. Твоя семья не примет тебя обратно.

— Я знаю.

Нервно тереблю подол прозрачного балахона руками.

— Я знаю, на что иду. Бадрид.

— Думаешь, твоя девственность способна отменить войну? Смыть унижение и позор? Плевок, который швырнула мне в лицо твоя семья?

Ежусь.

Еле сдерживаюсь, чтобы не обхватить плечи руками.

И не сбежать отсюда со всех ног.

Это была очень слабая надежда.

Род Багировых жесток. Силен. Властен.

Такого не прощают.

И…

Это дикий, безумный план. Прийти сюда и предложить себя ему! Совершенно безумный!