Жену мои колебания меж страхами и надеждой немало раздражали, а уж наша с Мадди манера, согласно собственному ее выражению, «кружить над ней, точно стервятники, в ожидании малейших признаков слабости» и вовсе выводила из себя. Посему я что было сил старался жить одной минутой, радоваться каждому новому дню в ее обществе и делать вид, будто с ней все прекрасно. И много чаще, чем хотелось бы признавать, ударялся в загул, дабы утопить страхи в вине.

Однако получение этой ужасающей посылки подтолкнуло меня к воздержанию. Исполнившись решимости уберечь семью от новой, куда более ощутимой опасности, я отнес шляпную коробку со всем ее жутким содержимым в Церковь Святого Августина, а отец Кин вполне понял мое желание спрятать расчлененных птиц подальше о домашних, но в то же время сохранить их как улику. Не отказал он в помощи и во второй раз, когда, спустя почти месяц, шестого февраля, в почтовую контору на мое имя была доставлена еще одна странная посылка. Внутри обнаружился тщательно упакованный прямоугольный стеклянный ящик с крышкой на петлях, около двух футов в длину, восемнадцати дюймов в ширину и примерно фута в высоту. Дно этого террария было укрыто парой дюймов земли, поросшей изумрудным мхом. Заднюю стенку изнутри украшал фон: любительское изображение зеленых гор, достигавших вершинами облаков. Во мху возле правого переднего угла террария зияла прямоугольная ямка, весьма напоминавшая разверстую могилу.

В ответ на расспросы об отправителе этой посылки почтмейстер не смог сообщить мне ничего. Письма к посылке также не прилагалось, однако я сердцем чуял: подобная злокозненная выходка могла прийти в голову только Уильямсу, терзавшему меня постепенной доставкой тех самых писем четыре года назад!

Третья посылка, оставленная для меня в почтовой конторе двенадцатого февраля, обескуражила меня сильнее прежних. То был небольшой – не более четырех дюймов на три – деревянный столик с целой коллекцией миниатюрных ножей и прочих режущих да колющих орудий, аккуратным рядком приклеенных к краю столешницы. Да, мне очень хотелось поверить миссис Рейнольдс, утверждавшей, будто они с мужем начали новую жизнь и позабыли о прошлом, но как я мог не счесть это ложью, если этот стол с разложенными на нем клинками столь бесцеремонно пробуждал в памяти преступные деяния Лондонского Монстра?!

Разумеется, жене я не обмолвился о сих угрожающих предметах ни словом и изо всех сил старался держаться хладнокровно, но, стоило теще спустя два дня после прибытия третьей посылки постучаться и войти в мой кабинет с четвертой, всякому самообладанию пришел конец.

– Я проходила по Маркет-стрит, и меня пригласили заглянуть в почтовую контору: у них-де для тебя посылка.

С этими словами она подала мне небольшой сверток.

– Спасибо, – только и смог пролепетать я.

Почувствовав мое волнение, Мадди сощурилась, но от объяснений я воздержался, и она без лишних слов вышла.

Исполненный страха пополам со злостью – ведь было четырнадцатое февраля, день, посвященный счастью и любви, – я некоторое время взирал на пакет, а затем вынул из ящика стола ножницы и перерезал бечевку. Под бурой оберточной бумагой оказалась коробка около двенадцати дюймов в длину, восьми в ширину и шести в высоту. Сделав глубокий вдох, дабы набраться смелости, я поднял крышку и вынул из коробки комок тонких полосок мягкой бумаги, прикрывавшей содержимое. Внизу, на дне сего импровизированного гроба, обнаружился мертвый человек – точнее, кукла, изображавшая такового. Одета она была словно бы для нелегкого путешествия: кожаные сапоги по колено, широкополая шляпа, палевые бриджи и плотная хлопчатобумажная куртка. С плеча человечка свисал объемистый джутовый мешок, а рядом, в коробке, лежал деревянный крест, примерно в половину его роста. Фигурка была вылеплена из воска, а голову ее украшал пучок темных волос. Вынув человечка из коробки, я обнаружил, что из спины его торчит рукоять ножа.

Не прошло и четверти часа, как я, с завернутой в бумагу и перевязанной бечевкой коробкой под мышкой, вышел из дому и отправился к отцу Кину.

Атмосфера тихого, спокойного прилежания, царившая в библиотеке, отчасти уняла сердечную тревогу. В Академии Святого Августина учились мальчики от шести до двенадцати лет; одни прежде посещали филадельфийские начальные школы, другие недавно прибыли из Ирландии, однако и те и другие ходили к мессе в Церковь Святого Августина. Написав отцу Кину записку, я попросил серьезного щуплого мальчишку передать ее по назначению. Не прошло и пяти минут, как сверху на меня пала тень.

– Мистер По, – негромко, с тягучим, как мед, ирландским акцентом сказали за спиною. – Рад видеть вас.

– И я рад видеть вас, отец Кин.

Увидев на столе передо мной пакет, отец Кин приподнял брови.

– Не пройти ли нам?..

Я молча кивнул. Покинув тишь библиотеки, мы миновали длинный коридор. Здесь отец Кин отпер дверь и ввел меня в свою святая святых – в небольшой кабинет, где он держал личную библиотеку и немало научных диковин: старинный глобус, микроскоп, бинокль, мелких зверьков в банках с формалином и остекленный футляр с коллекцией птичьих яиц, почетное место в коей занимало огромное чирково-голубое яйцо страуса эму.

– Когда получена? – спросил он.

– Сегодня утром. И снова – никаких записок и никаких сведений об отправителе.

– Вы позволите? – осведомился отец Кин, указывая на поспешно завернутый мною пакет.

– Разумеется.

Отец Кин развязал бечевку, и оберточная бумага упала на стол. Увидев, что лежало в коробке, он изо всех сил постарался скрыть изумление.

– Согласитесь, это явная угроза, – сказал я. Сам я ничуть не сомневался, что восковая фигурка должна символизировать меня.

Отец Кин сдвинул брови.

– Но, согласитесь, для обычной угрозы сложновато.

– Вы просто не знаете моего врага.

– Верно, – согласился отец Кин, – но, будь это хоть угроза, хоть нечто более содержательное, сия загадка нами пока не разгадана.

Вынув из коробки жуткую куклу, он внимательно осмотрел ее со всех сторон.

– Одежда весьма аккуратно сшита кем-то, прекрасно владеющим иглой и нитью, это очевидно.

Засим он развязал горловину джутового мешка, удивленно хмыкнул, вынул из ящика стола длинный пинцет и осторожно извлек на свет его содержимое – искусно сработанную миниатюрную фигурку ворона, а за нею еще две.

– Поразительно, – объявил он. – Перья настоящие, все пропорции соблюдены… Да они словно бы вот-вот взлетят!

– В самом деле: ведь они целы, а не расчленены, как те, присланные ранее, – заметил я.

Отец Кин невозмутимо кивнул.

– Значит, от вас ждут, чтоб вы, отметив эту взаимосвязь, догадались, что обе посылки присланы одним и тем же лицом.

– Учитывая странное, а вернее сказать, зловещее содержимое обоих, иного мне бы и в голову не пришло, – буркнул я.

Но друг, поглощенный устройством миниатюрных птиц, словно не слышал меня. В той же мере, что и я, заинтригованный жуткими созданиями, доставленными в первой посылке, он еще тогда, в середине января, аккуратно разложил разрозненные части птичьих тушек на столе.