– Только не торопись, детка, хорошо? А не то еще облюешься.

Все в Остине Морсе говорит об одном: «Я всегда был лучше, чем ты», – от идеально уложенных густых рыжевато-соломенных волос, волевой челюсти и ровных зубов до, как говорила моя мама, геркулесовской фигуры. Рост шесть футов и два дюйма, капитан школьных команд по плаванию и лакроссу[9]. Дерзкий, надоедливый кретин с телом греческого бога. Просто удивительно, что чуть ли не всю жизнь его воспитывал Тед Оукли, который женился на матери Остина, когда тот был еще младенцем. От Теда Оукли моя семья видела только хорошее даже после ареста мамы, и я не могу представить себе, как вышло, что Остин не впитал в себя хотя бы капельку доброты отчима.

– Между прочим, я пью с четырнадцати, – говорю я.

– Правда? – Он оглядывает меня с головы до ног. – Я слышал и о другом, что ты делала с четырнадцати…

Не следовало мне проглатывать его наживку, но я проглатываю.

– Например?

– Сама знаешь. Я вроде бы помню эпическую историю о том, как ты дрочила Хиту Пратту в подвале дома его родителей.

Я хорошенько прикладываюсь к пиву, надеясь, что холодная жидкость собьет румянец с моих щек.

– Хит Пратт только мечтал об этом. Сомневаюсь, чтобы я подошла к нему, даже если бы кто-то одолжил мне свою руку.

– Так ты у нас ханжа? – шепчет он, наклонившись к моему уху, потом внезапно выхватывает стакан из моей руки, выпивает одним глотком и протягивает мне пустой стакан, лукаво улыбаясь. – Это огорчительно.

Мне действительно хочется ударить его.

– Я не ханжа.

Он смеется.

– Сможешь доказать?

Я вижу, как он переглядывается с другими парнями из школы Финнегана: Брюс быстро кладет на стол нож для стейка, который держал у горла Митча, едва замечает мой взгляд.

Внезапно я чувствую, что более ни секунды не могу находиться в этом зале, где все смотрят на меня, пытаются не смотреть, но ничего не могут с собой поделать… словно я – лежащая на асфальте жертва автомобильной аварии, а они медленно проезжают мимо, чтобы получше разглядеть, как сильно мне досталось.

Я дожидаюсь, пока бармен отвернется, а потом перегибаюсь через стойку и хватаю первую попавшуюся под руку бутылку: «Серого гуся». Потом разворачиваюсь на каблуках и направляюсь к двери.

– Эй, Пруди?[10]– В его голосе слышится разочарование.

– Иди со мной, если хочешь. – Не знаю, почему я ему это предлагаю. Мне без разницы, пойдет он или нет. Мне даже без разницы, если он утонет.

Остин колеблется.

– И ты называешь меня ханжой? – спрашиваю я. Поворачиваюсь, прохожу через фойе, потом миную дверь, и меня облепляет удушающая жара.

Через несколько секунд шипит пневматика расходящихся створок двери, и вот он стоит на бетоне рядом со мной.

– И где этот блинский костер? – спрашивает Остин. Мы идем вдоль берега, он в нескольких шагах позади.

Я не отвечаю. Остин Морс заслуживает страданий от девичьего молчания, если вы спросите меня. Чем дальше мы уходим, тем больше становится комок у меня в горле. Он уже размером с кулак. Мы приближаемся к моему видавшему виды старому дому – отец построил его сам, мать выкрасила в ярко-пурпурный цвет, – возвышающемуся на сваях, будто неуклюжий, обесцвеченный пеликан. «О, Сюзанна».

– Ты знаешь, куда мы идем? – спрашивает он. Я оглядываюсь, но не отвечаю. – Берег-то длинный.

– Доверься мне, – говорю я. – Я знаю эти места лучше, чем ты думаешь.

Город призраков слишком близко. Так близко от «О, Сюзанны», что меня это убивает. Прежде чем построили Город призраков, мы могли любоваться Майами. Теперь – только тенями, отбрасываемыми его массивным фасадом.

Бутылка охлаждает подмышку, водка плещется у ребер. Я не знаю, может, это проявление шизофрении, но, клянусь, я слышу ее – маму – в «шур-шур» океана. Волны, набегающие и откатывающиеся назад – длинные, худые мамины пальцы, пробегающие по клавишам, поднимающиеся на мгновение, словно глубоко вдохнуть.

– Давай присядем здесь, – наконец объявляю я, бросаю сумочку и усаживаюсь на холодный песок перед уже много лет заброшенными пирсами, небезопасными, вход на которые запрещен. Дерево выедено солью и шершавое, кое-где блестит от водорослей, везде торчат ржавые гвозди. Когда я училась в шестом классе, один старый пирс развалился и парочка, стоявшая на нем, оказалась в больнице с травмами позвоночника. В результате нижняя половина тела у обоих осталась парализованной.

Остин усаживается рядом со мной.

– Пустынно здесь. – Он просеивает песок между пальцами и смотрит на бутылку между нами. Вскидывает брови. – Запивать нечем?

– Мне запивать не обязательно, – отвечаю я, хватаю бутылку с песка, вытаскиваю пробку и делаю большой глоток. Водка обжигает, по пищеводу и желудку растекается тепло.

Остин в изумлении смотрит на меня.

– Ну, ты даешь. Никогда не видел, чтобы девушка пила водку из горла́. – По голосу чувствуется, что я произвела на него впечатление. С парнями вроде Остина такое случается всегда, если они встречают девушек, подобных мне: вышедших не из богатых семей, в детстве бегавших босиком по песку. Он добавляет: – Да и немногие парни на такое способны. Я, разумеется, в их числе. – Остин улыбается, тянется за бутылкой, поднимает, и струя водки течет ему в рот. Он проглатывает, потом начинает кашлять, гримасничает, трясет мягко-серой (светловолосой) головой. – Ух. Хороша…

– Я могла украсть для тебя только лучшее, Остин Морс. – Я вновь прикладываюсь к бутылке, слушая, как волны играют одну из маминых сонат. Древние пирсы трещат и стонут. Делаю еще глоток, прежде чем он забирает бутылку. Я уже чувствую, как оттаиваю по краям, согреваюсь. Алкоголь работает: воспоминания о маме, о Штерне затуманиваются, уходят, становятся не такими важными.

– Разве ты не училась некоторое время в какой-то художественной школе? – Он делает еще глоток, вытирает рот подолом рубашки, и я вижу его загорелый живот. Полоску белых (светлых) волос, уходящую вниз, в светло-серые (хаки?) шорты. Я удивлена, что ему известно о моем отсутствии. Не думала, что его радар отслеживал меня.

– Да… училась. – Я упираюсь ладонями в песок, вспоминаю короткий период свободы, вдали от Майами. – А разве ты не учился в «Рэнсом эверглейдс»[11], прежде чем тебя выгнали за торговлю наркотиками, и твой отец перевел тебя в «Финнеган»?