— Ну, я говорила, что наши фурии шьют в цехе маскировочные костюмы. Они нарасхват идут. Так и вздумали стервозы на двадцать третье февраля из сэкономленного материала сшить в подарок костюм начальнику зоны. И, что б ты думал, именно меня попросили передать этот подарок. Я, конечно, ничего не подозревая, взяла сверток и вперед. Но Иван сразу смекнул и предложил мне развернуть подарочек. Я разрезала ленточку, разложила костюм и ахнула. Там на брюках такой гульфик пришит, с рукав по размеру, у меня глаза по тазику окрутились. А Иван взахлеб хохочет:

— Переоценили меня бабы! Великовато приспособление. Тут на десяток детородных органов хватит. Ишь, озорницы что нафантазировали, чувство меры потеряли! Верни им, скажи, что размерами ошиблись. Но не ругай и не ори, за шутку не наказывают. Ее достойно воспринимать нужно.

— Ну, я пришла в цех, вижу мои стервы по кучкам собрались, шушукаются. Положила костюм на стол, сказала, что размером обмишурились. Они мне вопрос на засыпку:

— Где не подошло? В верхней части иль снизу?

— Я и ответила, что на восьмое Марта придет вас поздравить, тогда мерку снимете. Вслепую шить не годится.

— И что? Приходил он к ним?

— Ага! Всех, как есть, поздравил, по внутреннему радио. Зато целый день давали им компот и какао с булками. А вечером кино смотрели про любовь. Они до полуночи не спали. Каждой свое вспомнилось.

— Нина, а ты вспоминаешь наше начало?

— Зачем? Ты много раз пожалел, что женился на мне. Я это знаю, вижу. Сама себя ругаю, что согласилась. Жила бы в деревне, никто б меня не судил и не упрекал, что такою стала. Разве виновата в своей болезни! Роды всех меняют и не красят никого. А ты стыдишься меня. Никуда с собою не берешь и не зовешь как раньше. Все вижу, как хмуришься, глядя в мою сторону, давно отдельно спишь, говоришь, будто тесно и жарко со мной. Но не в том дело. И если бы ни Светка, давно вернулась бы в деревню. Но дочка Очень любит тебя и не поедет со мною. А я без нее не смогу, да и старики не поймут. К тому же ей в городе учиться надо, а ни в деревне. Хочется дать ей хорошее образование, а не такое, какое сама получила. Потому терплю, хоть и обидно.

— Придумала ты все, Нинулька. Ну да, грубой стала, вспыльчивой, конечно, бывает досадно. Но к размерам твоим я давно привык. Не в них беда. Недавно я проверился в нашей поликлинике. Не хотел говорить, думал, ошиблись. Но пришло подтверждение из Москвы и там сказали то же самое. А значит, дальше молчать нельзя. Рак штука опасная…

Нина смотрела на Сашку, не веря в услышанное.

— Ты Дине сказал?

— Сестренка давно заподозрила неладное. Потащила на анализы, по специалистам. Ну, что толку, предлагают лечение химией, другого не придумали. Гарантий, понятно, никаких. Все сходятся в том, что виновата моя работа. Но ведь я не один, другие в порядке. А врачи свое накручивают. Им важно свое доказать. Требуют сменить работу, лечь в больницу, короче кучу условий поставили. Одно не понимают, как мне жить? Ты уж прости меня. Но когда сказала, что хотела уйти, мне больно стало. А сколько осталось мне? Врачи отмерили лишь полгода, с условием, что оставлю свою работу. Но как жить? Хотя и впрямь чувствую, что слабею.

Нинку трясло от страха. Она попросила приехать Дину, долго говорила с нею, закрывшись на кухне. Сколько сил, души и денег вложила баба, чтоб спасти мужа, но все старания оказались тщетными. Александр умирал на глазах, превращался в слабого, худого старика. Незадолго перед смертью он позвал Нину поближе к постели и сказал тихо:

— Я очень любил тебя. И теперь еще сильнее. Прости, что все так коротко. Я хотел бы всегда быть с тобой. Но я и там, на небесах, буду любить тебя, мое солнышко, моя радость, мое счастье…

Нина после похорон поседела, стала угрюмой, замкнутой, и если бы не дочь, кто знает, что утворила бы с собой. Смерть Александра сблизила и сдружила их. Нина стала молчаливой, и Светке стоило больших усилий растормошить ее.

Она жила, как во сне, не зная и не понимая, что происходит вокруг нее. Светлана с Динкой возили ее в санатории, пытаясь хоть как-то отвлечь Нину от случившегося. Та медленно приходила в себя и все удивлялась, зачем она осталась жить?

Нет, она не поехала в деревню, не захотела вернуться к родне, в безвозвратно ушедшую молодость. Здесь в городе она жила памятью, тут она была счастлива и любима. Она дорожила прошлым и не видела для себя будущего.

Нина Федоровна очень удивилась, узнав, что дочь давно работает, и стала совсем взрослой.

Ей не верилось, что прошло много времени, как умер муж. Ведь вот совсем недавно он говорил, что любит ее, называл голубкой и счастьем…

— Мам, тебе нужно сменить обстановку, поехать куда-нибудь отдохнуть. Давай отвлекись, развейся, ведь ты еще совсем молодая женщина. Не надо себя мучить. Горе случается у многих, но люди живут, берут себя в руки и не распускаются. Неужели ты слабей всех?

— Светка! У меня потеряно главное, смысла в жизни не стало, — оправдывалась Нина.

— А я? Или сбросила со счетов? Или ради меня жить не стоит, а ты мне очень нужна. Ведь мы вдвоем друг у друга остались, остальные ни в счет, случись что с тобой, одна на всем свете останусь. Я не выдержу и уйду следом. Ты моя жизнь, — уговаривала Светлана мать, та, вслушалась в слова дочери и поверила ей.

Постепенно она стала оттаивать. А тут Дина пришла. Завела разговор о дзюдо.

— Займись, Нина, спорт никому не помеха. Секция дзюдо новая. В нее берут не всех. У тебя хорошие данные. С руками отхватят. Там, помимо занятий будет общение с людьми, отвлечешься. В эту секцию приходят такие, как ты. Появятся друзья, подруги, не станет свободного времени. Надо о жизни думать, вспомнить о своем здоровье. Мой тебе совет, не упускай эту возможность.

И Нина послушалась. Поначалу она чувствовала себя неуверенно. Ей казалось, что другие выглядят гораздо лучше. Но эта мнительность скоро прошла, Нине понравились занятия, появилась уверенность, улучшилось самочувствие. Ее уже хотелось вытолкнуть из круга напарницу. И это часто удавалось. Нину брали на соревнования, у нее даже свои болельщики появились. Они подбадривали бабу из зала восторженными криками, переживали за нее, поздравляли с победой, даже цветы дарили. Ей это льстило. И только Светка никогда не приходила на соревнования. Придя однажды на занятия, брезгливо сморщилась и никогда больше не говорила о дзюдо.

Нина не обиделась. Поняла, куда дочери до занятий дзюдо. Она была слишком хрупкой и слабой. Такой только через прыгалку скакать в безветренную погоду. О серьезном виде спорта с дочерью говорить не стоило.

Но при всем этом, Светка работала кулинаром, и кажется довольно успешно. Она никогда не жаловалась. Возвращаясь вечером домой не валилась с ног от усталости, ни на что не сетовала. Она была довольна всем и всеми. И, несмотря на свою внешнюю хилость, находила в себе силы выдергивать мать из хандры, в какую та иногда еще впадала.

Нина не обзавелась подругами, но охотно общалась в своей секции с борцами дзюдо. Многие из них раньше страдали одышкой, ожирением. Со временем их болезни отступили. Прошла одышка и у Нины. Отступили медлительность, заторможенность, она научилась быстро концентрироваться, стала подвижной.