«Чего тебе? – надменно пробурчал незнакомец, зная, что разговаривает с новичком. – Хочешь узнать у меня дорогу?»

«Нет, простите! – вежливо ответил молодой жук. – Я в полном замешательстве. Что должны делать майские жуки?»

«Так-так! – сказал жук постарше. – Значит, ты не знаешь. Ну что ж, это простительно. Поначалу я и сам растерялся. Слушай внимательно, я тебе все растолкую. Главная забота в жизни майского жука – это набить желудок. Недалеко отсюда специально для нас, чтобы мы могли наедаться до отвала, стоит превосходная липовая изгородь».

«Кто же ее соорудил?» – спросил молодой жук.

«Какой-то здоровяк, желающий нам всяческого блага. Каждое утро он подходит к ограде и забирает с собой самых прожорливых. Дом у него чудесный, в нем горит яркий свет, и жуки живут там припеваючи. Бездельники же, летающие по ночам, попадают в лапы летучей мыши».

«А кто это?» – спросил новичок.

«Фурия с зубами-иглами, которая внезапно обрушивается на нас и с омерзительным хрустом сжирает со всеми потрохами».

Стоило жуку произнести эти слова, как сверху до них донесся душераздирающий писк.

«Вот она! – завопил жук постарше. – Берегись ее, мой юный друг. Скажи спасибо, что я предупредил тебя. Впереди целая ночь, не потрать ее зря. Чем меньше ты съешь, тем больше вероятность быть проглоченным летучей мышью. Лишь те, кто выбирают в жизни серьезное призвание, попадают в дом, озаренный светом. Запомни: серьезное призвание!»

Умудренный опытом майский жук скрылся в траве, оставив новичка в раздумье. Ты знаешь, что такое призвание, Йоханнес? Нет! Тот юный майский жук тоже не знал. Он лишь уразумел, что оно как-то связано с едой. Но как добраться до липовой изгороди? Рядом с юным жуком рос тонкий, но прочный стебелек, колыхавшийся на вечернем ветру. Он крепко обхватил его своими шестью изогнутыми лапками. Путь до вершины казался снизу долгим и опасным. Но жук все же решился. «Это мое призвание!» – подумал он и отважно полез наверх. Он полз медленно, то и дело соскальзывая вниз, но не сдавался. Когда наконец жук достиг верхушки стебелька, раскачиваясь как на качелях, его обуяло счастье. Какой умопомрачительный вид открывался с высоты! Казалось, будто он видит весь мир! Какое блаженство попасть в объятия воздуха! Он вдохнул полной грудью. Какое сладостное ощущение! Жуку захотелось покорить новую высоту. В упоении он поднял надкрылья и затрепетал перепончатыми крылышками. Выше! Еще выше! Он расправил крылья, оторвал лапки от стебелька и… О, блаженство полета! Весело и свободно жук взмыл в теплый вечерний воздух.

– А дальше? – спросил Йоханнес.

– Дальше ничего веселого. Расскажу как-нибудь в другой раз.

Друзья перелетели через пруд, встретив несколько припозднившихся белокрылых бабочек.

– Куда держите путь, эльфы? – спросили они.

– К шиповнику на склоне дюны.

– Мы с вами! Мы с вами!

Уже издалека виднелись его нежно-желтые шелковистые цветы. Бутоны окрашены в красный цвет, а на лепестках распустившихся цветков красные прожилки как напоминание о том периоде жизни, когда они были бутонами.

Дикий шиповник цвел в мирном уединении, наполняя окрестности чудными, сладкими ароматами, столь восхитительными, что дюнные эльфы могли жить только ими.

Бабочки кружились над кустом, целуя цветок за цветком.

– Мы хотим доверить тебе наше сокровище, – сказал Вьюнок. – Ты сбережешь его для нас?

– Конечно, – прошептал шиповник. – Я буду охранять его. Ждать мне не надоедает, убежать я не могу, если только человек меня не выкопает. Помимо всего прочего, у меня шипы.

Прибежала полевая мышь, кузина школьного мышонка, и вырыла ямку между корнями шиповника. Йоханнес положил в нее ключик.

– Когда захочешь его забрать, дай мне знать. Только обещай никогда не причинять вреда шиповнику, – попросила полевая мышь.

Шиповник опутал ямку колючими ветками и торжественно поклялся добросовестно охранять сокровище. Бабочки были свидетелями.

На следующее утро Йоханнес проснулся в своей постели, рядом с Престо, часами и обоями. Ключика на шее не было.

– Боже! Не лето, а наказание какое-то! – вздыхала одна из трех печей, хандривших в темном углу на чердаке. – Я уже несколько недель не видела ни одной живой души и не слышала ни одного разумного слова. Так муторно на сердце! Жить не хочется!

– А я вся в паутине, – проворчала вторая. – Зимой такого не случается.

– А я такая пыльная, что умру со стыда, когда зимой снова объявится черный человек, как выражается поэт. – Третья печка научилась этой премудрости у Йоханнеса, который прошедшей зимой вслух читал перед ней стихи.

– Нельзя так неуважительно отзываться о печнике, – сказала первая, самая древняя печка, – это действует мне на нервы!

Разбросанные по полу и обернутые в бумагу, чтобы не заржавели, клещи и лопаты возмущались в унисон по поводу столь нетактичного замечания.

Разговор их враз оборвался, поскольку крышка чердачного люка внезапно открылась и пролившийся оттуда яркий солнечный свет взбаламутил пыльную компанию.

Это Йоханнес нарушил их беседу. Чердак всегда манил его. Теперь же, после всех удивительных событий последних дней, мальчик поднимался сюда особенно часто в поисках покоя и уединения. К тому же на чердаке было окно, выходившее на дюны и закрытое ставнями. Когда Йоханнесу надоедало сидеть в темноте, он распахивал ставни и любовался широким, залитым солнцем раздольем, граничащим с муаровыми дюнами.

С того пятничного вечера прошло уже три недели, а от его друга не было никаких вестей. Ключика тоже не было, так что у Йоханнеса не осталось убедительных доказательств правдоподобности его приключений. Временами мальчик не мог отделаться от навязчивого страха, что все это ему приснилось. Он замкнулся в себе, и отец встревожился, полагая, что Йоханнес приболел после ночи, проведенной в дюнах. Йоханнес же попросту тосковал по Вьюнку.

«Любит ли он меня так же сильно, как я его? – размышлял Йоханнес, глядя на цветущий сад из чердачного окна. – Почему он больше не прилетает? Если бы я мог… У него наверняка есть еще друзья. Может, он любит их больше меня. А у меня вот друзей нет, ни одного. Я люблю только его. Так сильно! Так сильно!»

На фоне кобальтового неба забелели шесть голубей, пролетающих над домом, хлопая крыльями. Всякий раз они столь молниеносно и синхронно меняли направление, что казалось, будто ими движет жажда вдосталь насладиться морем солнечного света, в котором они парили.

Неожиданно птицы подлетели к чердачному окну и с шумом опустились на водосточную трубу под крышей, продолжая оживленно ворковать. В оперении одного из голубей торчало красное перышко. Голубь теребил его, пытаясь вытащить, и, когда ему это удалось, подлетел к Йоханнесу и вручил посылку.