– Сейчас для них самое время, для этих устриц да мидий, юных и нежных, – заметил зеленщик, стараясь перещеголять бондаря. – Нам бы каждому по такой перловице, да еще с жемчужинкой!

В этот момент Маркета поняла, что эта кличка приклеится к ней надолго. И действительно, уже на следующий день полученное ею при крещении имя ушло в безвестность, уступив другому – Перловица. Так ее окрестили во второй раз.

Пан пивовар приходил каждую неделю, и ему дозволялось видеть Маркету обнаженной, хотя всегда в присутствии Люси, не разрешавшей и пальцем тронуть дочь. Удовольствие от созерцания юной девушки, сидящей перед ним голой на трехногом табурете, существенно увеличило доход Пихлеров. Пивовар с нетерпением ждал того дня, когда сможет беспрепятственно касаться тела Маркеты и иметь его в своем полном распоряжении. Цена тогда, конечно, возрастет…

Маркета страшилась его визитов и совсем ничего, как ее ни упрашивали, не ела в эти дни. Она уже не боялась пивовара, поняв, что старику не надо многого, но терпеть не могла его неотступный взгляд. Чем чаще он приходил в баню, тем больше она худела.

Зато близняшки поправлялись – мясо на семейном столе появлялось теперь несколько дней в неделю. Отец никогда не спрашивал, как Люси удается получать у мясника такие хорошие куски и откуда берется полный кувшин эля.

Он не спрашивал, но, разумеется, все понимал.

Зима 1606 года

Вена, сумасшедший дом

– Он здесь! – крикнул мальчишка-оборванец, шлепая босыми ногами по каменным плитам огромного холла сумасшедшего дома. – Сам король Рудольф! Слава Австрийской империи… – Он замолк на полуслове, поняв вдруг, что сказать больше нечего, и уже на выдохе добавил: – Король здесь, герр Фляйшер!

– Перестань орать и вынеси ночной горшок, – прошипел главный смотритель, хватая служку за ухо. – И не носись здесь, как неподкованный пони, перед его величеством! Исчезни!

Начальник заведения нервно кивнул – жест этот можно было счесть знаком согласия – и, торопливо расправив черную форму, отряхнул ниточки корпии в капризном свете мерцающих фонарей. Сорвавшееся с губ дыхание повисло в холодном воздухе туманным облачком. Сердце колотилось как бешеное. Он с натугой сглотнул и придвинулся поближе к зарешеченной двери каменной тюрьмы. В дальней камере заголосила беззубая женщина – ее слюнявые десны блеснули красным в тусклом свете. Кто-то выкрикнул проклятие по адресу прибывающего с визитом монарха:

– Чертов Габсбург! Еще один осломордый дурачок!

– Потише, герр Шиле. Сумасшедший может потерять голову так же легко, как любой другой, – сердито предупредил смотритель, делая молчаливый знак стражнику.

– Заткни ему рот, – нервно покусывая губу, распорядился начальник.

Широкоплечий стражник поднял кожаный хлыст и бросился усмирять не ко времени подавшего голос болтуна. Сам же начальник выпрямился в полный рост и, дабы придать себе благородную осанку в ожидании почтенного гостя, вытянул короткую шею, что добавило ему сходства с любознательной черепахой.

В конце концов, не каждый день император самолично наносит визит в дом для сумасшедших.

Два смотрителя отодвинули деревянную задвижку и открыли окованную железными полосами дверь. Петли протяжно застонали, и огромные створки распахнулись на мощеную улицу, где уже остановилась королевская карета. Его величеству помогли сойти на землю. Поднятые высоко факелы освещали путь.

Облаченный в подбитый горностаевым мехом плащ, император Священной Римской империи, король Рудольф II, вошел в приют в сопровождении полудюжины советников и слуг. Едва сделав три шага, он остановился, смущенный запахом человеческих фекалий и протухшей мочи.

Главный смотритель отвесил государю поклон.

– Ваше величество, ваш визит сюда – огромная честь для меня.

Король посмотрел на него так, словно на глаза ему попалось дохлое насекомое.

– Так это здесь вы лечите несчастных душевнобольных? Вонь похуже, чем на испанской скотобойне!

Он схватил кружевной платок, предложенный ему одним из сопровождающих, и поспешно прикрыл нос и рот. Выпяченная габсбургская губа раздраженно затряслась под белой тканью.

– Нечистое тело, ваше величество, есть продукт поврежденного разума. Это лишь одно из многих зол, очищением от которого мы занимаемся, – стал оправдываться смотритель.

– Здесь воняет дерьмом! – перебил его король, с отвращением кривя губу.

В этот момент сразу несколько человек заухали и заулюлюкали в темном конце длинного коридора.

– А Габсбурги срут розами! – выкрикнул кто-то из них.

Король шумно втянул воздух между зубами, и кожа у него на висках натянулась от напряжения.

– Покажите мне тех, кто смеет оскорблять имя Габсбургов! – проревел он.

– Вы же понимаете, ваше величество, что они оскорбляют вас лишь потому, что разум их терзает тяжкий недуг, – взмолился главный смотритель.

– Покажите мне этих наглецов! – крикнул Рудольф.

Взяв из скобы у входа горящий факел, начальник нехотя повел гостей по темному коридору.

По мере продвижения процессии свет выхватывал из мрака грязные, окровавленные лица и почерневшие, гнилые зубы пациентов, большинство которых, подобно ночным жучкам, торопливо отступали в дальние уголки своих вонючих камер. Лишь один, не обращая внимания на общую суету, остался на месте – прижав искусанный вшами лоб к ржавым прутьям, он с вожделением взирал на сидевших в камере напротив голых женщин, бритые головы которых отражали свет приближающихся факелов.

– На этих женщинах нет одежды! – удивился, присмотревшись к ним, один из сопровождавших короля.

– Волосы выпали у них из-за болезни? – спросил королевский советник. – Они же лысы, как новорожденные мышата!

– Так с ними легче обращаться, – объяснил главный смотритель. – Лучше раздеть их раз и навсегда, чем драться с ними каждый день. Вши откладывают гнид в складках юбок, а нижнее белье заражается блохами. А головы женщинам мы бреем, чтобы в волосах не заводились паразиты, поскольку насекомые доводят их до умопомрачения – чего не случается с мужчинами.

Король поморщился – какая гадость! Вдалеке, там, где свет факелов растворялся во мраке, зашевелилось что-то непонятное. Как будто за приближающимся правителем наблюдала кучка оживших дынь.

– Это еще что такое? – удивился венценосный посетитель.

– Это и есть те люди, что выкрикивали оскорбления, ваше величество, – объяснил смотритель.

Присмотревшись, король различил три дергающиеся на полу головы без туловищ и остановился, не понимая смысла открывшегося ему жуткого зрелища. Потом выхватил у главного смотрителя факел и шагнул к ним.

– Слава королю! – просительным, а вовсе не насмешливым тоном произнесла одна голова.