Бежать. Бежать и не останавливаться. До самых гор. Туда, где густые сосны, где можно спрятаться в темноте и где ее никто не найдет…

– Думаю, вы уже поразили нашу Маркету, – продолжала мать. – Посмотрите на нее, слова вымолвить не может.

Толстяк-пивовар посмотрел на девушку и облизал губы, словно в уголках его рта прилипли крупинки соли. Его помощница с усилием сглотнула, сдерживая подступившую тошноту.

– Держи. – Мать протянула ей мочалку и щетку из камыша. – Маркета вас помоет, – любезным тоном добавила она, помогая гостю опуститься на банный табурет.

Девушка обмакнула мочалку в ведро, выжала воду на широкие, мясистые плечи клиента и принялась растирать его толстую шею и спину, как ее учили с шести лет.

Руки у нее были сильными, такими же сильными, как у любого мужчины, – ведь она занималась этим годами, растягивая и разминая узлы в телах посетителей. Мышцы под ее пальцами просто таяли.

Пивовар вздохнул. Его старый член то вскидывался, то падал, как прут на спину ишака.

Мать наблюдала за старшей дочерью из угла комнаты, кивая и подсказывая жестами, понукая ее продолжать.

Когда дошло до ягодиц, пивовар обернулся и обхватил Маркету за талию.

– Моя дорогая, – прошептал он хрипло. – Милочка!

Молодая банщица попыталась вывернуться.

– Нет, нет, мы с твоей матерью договорились! – настаивал старик.

Он потянулся к ее груди.

Девушка вскрикнула и отвесила пивовару пощечину.

– Уберите от меня руки!

– О, красавица! – Он словно и не слышал ее. – Иди ко мне, моя малышка!

Краем глаза Маркета увидела мать. Присматривая за моющимися в соседней комнате, Люси приглядывала и за дочерью – чтобы та обслужила гостя как надо и не сорвала с таким трудом заключенную сделку. Но и давать ее в обиду она не собиралась.

– Не распускайте руки, пан пивовар! – крикнула Люси, а когда ее слова не произвели на старого хрыча должного впечатления, несколько раз хлестнула его по голове и плечам камышовой метелкой, как делают прачки, разгоняя сцепившихся собак. – Отстань от моей дочери! Сейчас же! Хватит! Помнишь, о чем мы договаривались, – не лапать! – ревела она, потчуя пивовара метелкой, а потом схватила ведро с ледяной водой и вылила его ему на голову.

Старик завопил от холода.

Люси сердито подала ему сухое банное полотенце. Пивовар схватил его и принялся вытираться.

– И чтобы больше этого не было, пан! – Старшая банщица погрозила ему пальцем.

Толстяк отвернулся, недовольно ворча. Кожа на его спине и плечах сморщилась и покраснела от холодного душа.

– Сядь! – сердито бросил он Маркете, потирая те места, по которым она прошлась кулачками. – Сядь на скамью и дай мне посмотреть на тебя!

Девушка попыталась натянуть на бедра сбившуюся рубаху.

– Нет, так и сиди, – велел клиент. – Хочу посмотреть, что за покупку я сделал.

Теперь она поняла. Этот мерзкий старик будет пялиться на нее. Сколько раз она как зачарованная изучала расположение вен и анатомию человеческого тела! Сколько раз рассматривала отцовские рисунки, скопированные с оригиналов в Вене! Зикмунд научил ее видеть великолепие этого физического творения, замысловатые узоры кровяных сосудов, хитроумное взаимодействие мышц… Он рассказал ей о назначении одних органов и загадках других. Разглядывая наброски мужчин и женщин, девушка каждый раз восхищалась этим высшим творением Господа.

И вот теперь какой-то старый, похотливый козел будет таращиться на ее тело ради собственного удовольствия…

Она подумала о своих худышках-сестрах с запавшими глазенками. О Дане – с острыми локотками и костлявыми коленками; о Кате – с ввалившимся животиком и обтянутыми кожей скулами, похожими на белые ножи под бледной плотью.

Он хочет увидеть мое тело. Ну и ладно. Пусть увидит!

Маркета бросила на пол сорочку и вызывающе посмотрела на пивовара. В своем воображении она видела себя всего лишь рисунком на листе пергамента.

Страха не осталось – только отвращение.

– Раздвинь ножки, девочка, – потребовал старик.

Затем он наклонился и сделал это сам, своими липкими руками.

Кисловатый запах прелого хмеля и пота от лысины ударил в нос, и юная банщица отвернула голову – вдохнуть свежего воздуха, – чувствуя на себе жадный взгляд его крохотных, как бусинки, глаз.

Бумага, напомнила себе Маркета. Она не боялась – он ничего не мог ей сделать, потому что она была всего лишь рисунком в книге, фигурой, выполненной чернилами.

– А, вот они! Губки юной перловицы! – воскликнул пивовар.

Он просунул руку ей между ног.

Почему этот старый дуралей говорит об устрицах? В водах Влтавы водились двустворчатые моллюски с нежной плотью, выползающей порой из-под створок раковины. Их называли также перловицами.

Короткие и толстые, как обрубки, пальцы зашевелились в самом чувствительном ее месте, и Маркета отпрянула.

– Мама! – вскрикнула она.

– Устричка! – пробормотал клиент. – Сладенькая перловица! Раздвинь створки…

– Я же сказала, не лапать! – напомнила Люси, тыча в спину обидчика метелкой. Но упрямец, словно занятый лакомым куском зверь, не обращал на нее никакого внимания.

И тут он вдруг дернулся – раз, второй, третий – и, убрав руку от члена, удовлетворенно застонал.

– Ммм…

Сыпля проклятиями, Люси помогла ему подняться.

– Пан пивовар, вы упрямый старый козел! Идемте со мной. Вода в вашей лохани согрелась и ждет вас.

Она одобрительно взглянула на дочь через плечо и вывела клиента, который шел, покачиваясь, словно пьяный.

Девушка осталась одна.

Глупый старик. И что в этом такого занимательного? Это же отвратительно! Почему они все – и мужчины, и женщины – делают это… как звери в гон?

Думать об этом молоденькой банщице не хотелось. Предложение пивовара не подразумевало никаких чувств.

Я всего лишь рисунок на пергаменте, повторила про себя девушка. Он не может сделать мне ничего плохого.

Успокоившись и собравшись с силами, Маркета выглянула в соседнее отделение и увидела, что мать уже закрыла бочку крышкой и льет пиво пивовару в рот. Глазки у старика были сонными, а мясистая физиономия расплылась в ленивой, довольной улыбке.

Головы сидевших в других бочонках повернулись в его направлении. Многие восхищенно ухмылялись.

– Попробовали свежей устрицы, пан пивовар? – сказал бондарь, делавший для пивоварни бочонки. – Мы вас слышали! Хорошо слышали!

Все расхохотались, и бочки затряслись от веселья, выплескивая на каменный пол лужицы ароматизированной воды.